Театр мертвецов
Шрифт:
— Постараемся этого не допустить. Сейчас следователь Судаков составит протокол, и вы его подпишете.
— А как же акты?
— Он их порвет у вас на глазах. Какова общая сумма, которую вы получили в письмах?
— Около двадцати тысяч долларов. — Убийца небедный человек. И важно то, что он эти деньги не вернет. Что упало, то пропало.
— Такая игра стоит недешево, разумеется. И если кому-то понадобился роскошный фарс, то о деньгах он не думал, — заметил полковник Хитяев. — А теперь поговорим о моем деле.
Трифонов не стал мешать и вернулся
— Ох, и втянул ты меня в историю, Александр Иваныч! Ты же в любом случае в стороне останешься, а мне башку оторвут! Ты понимаешь, что вся наша тактика построена на блефе?! Все эти акты, состряпанные тобой, статьи в газетах…
— С волками жить — по-волчьи выть, но Фишер купился на мой блеф.
— Видел по монитору. И слышал. Можете рвать липу на его глазах, плевать, но он же не продвинул тебя ни на шаг вперед.
— Еще как продвинул! Убийца имеет деньги, богат, отлично знает о том, что творится в нашем доме. За смерть Анны убийца не стал благодарить Фишера.
— Колодяжный? Он человек небедный, хорошие гонорары получает. А главное — только он мог нанять Фишера в начале апреля. Он автор.
— Я это скоро узнаю. Мне придется съездить в издательство, где издают книги Колодяжного, вернуть рукописи.
— Когда?
— Жду сигнала стилиста, но давить на него не могу.
— Не пора ли заняться Антоном Грановским?
— Пора, он тоже человек небедный, а главное, заинтересованный.
— Эта самая заинтересованность и наша афера выходит теперь боком. На имя прокурора Москвы поступило заявление от мужа Анны Железняк. Он требует предъявить ему тело Анны для опознания.
— Придется потянуть время.
— А что это даст? Где мы возьмем ее тело?
— Мне нужна неделя, Виктор Николаич. Я уже совсем рядом. Запах чую, но не вижу. Темно. Мне нужен маленький просветик.
— За неделю я из генералов в сержанты превращусь. Оформляй кого угодно, потом разберемся.
— Тяжело быть генералом, но и сержантом быть почетно, если ты честный человек.
— Тебе с твоей пенсией можно так рассуждать. А мне на что надеяться? Осталось три года, и вышибут на покой. Только кем?!
— Не шуми, Виктор Николаич. Потерпи совсем немного — и либо в сержанты, либо в генерал-лейтенанты прыгнешь. Давить на меня бессмысленно.
— Ладно, аферист, иди. Загонишь ты меня на эшафот.
— Загоню, но убийцу. Это как пить дать!
Трифонов вышел.
Возле театра «Триумф» никакого ажиотажа не наблюдалось, было тихо, спокойно, и даже билеты в кассах имелись. Огромная афиша гласила о новой премьере «Тройного капкана», назначенной на десятое ноября. В репертуаре шли только молодежные спектакли, не вызывающие интереса у публики.
На служебной проходной Трифонову и Забелину сказали, что Антон Викторович на сцене репетирует с новым составом. Они прошли в зрительный зал и устроились в последних рядах под бельэтажем, стараясь не мешать творческому процессу. В зале стоял полумрак, сцена освещалась софитами и прожекторами. В центральном проходе на уровне восьмого ряда стоял столик с небольшой лампой, за которым в кресле сидел режиссер. Шел прогон первого акта, и Грановский не вмешивался в игру актеров, но постоянно делал какие-то пометки в своих бумагах.
Кроме Дмитрия Кутепова, из труппы «Триумфа» на сцене никого не было. Остальные исполнители — люди именитые — работали по контрактной системе. Рисунок мизансцены изменился, и появились новшества в оформлении.
— Может быть, на сей раз мы увидим первый акт до конца, — шепнул капитан. — Если только мальчишку не пришибут.
— Не пришибут, — заверил его Трифонов. — Он убийцу не интересует. К тому же наш мститель обожает эффекты, предпочитая убивать на публике.
— Я только не могу понять, почему Колодяжный назвал пьесу «Тройной капкан»?
— Мы это узнаем, когда опустится занавес, Костя.
— Придется пойти на премьеру.
— Я имел в виду финал нашего расследования.
— Этого, мне кажется, даже Колодяжный не может предсказать.
— Колодяжный не может, а вот автор сего фарса знает. Камикадзе! Он сам управляет торпедой, которая должна взорваться. Собственная смерть для него не имеет значения, важно поразить цель. В этом его сверхзадача, как учил Станиславский. Пока ему сопутствует удача, благодаря тройному капкану, выстроенному по принципу матрешки. Мы попадаем в ловушку и находим в ней еще одну мышеловку, в которой нам заготовлена еще одна западня. Так задумано. Но мы пока ходим вокруг да около, не замечая того, что лежит на поверхности. Кто-то убедил нас надеть темные очки в безлунную ночь, и мы послушно выполняем данное предписание. Театр марионеток! Нами управляет невидимая рука!
— Скорее — театр мертвецов, театр обреченных.
— Нет, просто рука обрезает одну ниточку за другой — и куклы падают. Рука руководит куклами, а самой рукой должен руководить мозг.
— Это для меня слишком сложно, Александр Иваныч, я не философ, я мент. Мне бы взять след — и вперед. Если я поймаю убийцу, вот тогда вы с ним и философствуйте, докапывайтесь до причин. А по мне, всех их к стенке ставить надо без суда и следствия. Сволочь она и есть сволочь.
— У каждого своя позиция. Тут я тебе не советчик. Давай-ка лучше спектакль посмотрим, а то с этого места он начинает буксовать. Никак мы не увидим, что дальше.
На сцене пылали страсти. Работали профессионалы высшего пилотажа. Действия казались более оправданными. Очевидно, этому составу никто не чертил крестики на полу, их движения были непосредственными, а диалоги живыми. Вырисовывался четкий узор, петелька цеплялась за крючочек, крючочек за петельку. В какой-то момент сыщики уже забыли, куда и зачем пришли. Кульминация первого акта. Выстрел из пистолета. Но что это?
В темном зале промелькнула молния. Тонкая серебристая лента на сумасшедшей скорости проскользила где-то над потолком, пронеслась над рядами и вонзилась в голову Грановского.