Театр мертвецов
Шрифт:
— Огромное вам спасибо, Лев Абрамыч!
— А у вас есть чутье, господин полицейский. Уловили фальшь.
— С детства имею хороший слух. Даже на баяне играю, когда тоска печенку грызет.
— Желаю удачи.
Профессор отключился и уткнулся в свои книги. Трифонов собрал рукописи в портфель и ушел. Сегодня ему предстоял нелегкий день.
Из библиотеки он направился в издательство, где публиковался Колодяжный. Сдав рукописи в целости и сохранности в редакционный отдел, он заглянул в отдел авторских прав. Очень обаятельная,
— Вот посмотрите. Только не могу понять, почему прокуратуру интересуют такие вещи? Если бы вы были представителем налоговой полиции, я еще могла бы понять ваш интерес, но прокуратура как-то не вяжется с нашей деятельностью.
— Мы занимаемся одним серьезным делом. Я не хочу бросать тень на имя Петра Колодяжного, речь идет не о нем. Мы проверяем все и вся. По его пьесе поставлен спектакль в театре «Триумф», и вам наверняка известны события, происходившие во время показа нескольких спектаклей. Приходится изучать все мелочи, порой не относящиеся к делу непосредственно.
Трифонов внимательно просмотрел документы.
— Могу я их забрать на сутки — максимум двое? Я оставлю вам расписку.
— А ксерокопии вас не устроят?
— Желательно оригиналы.
— Даже не знаю. Ну хорошо, только завтра же верните.
— Вы очень добры. Скажите, Петр Александрович при вас их подписывал?
— Конечно.
— У него очень красивая подпись, будто он ее рисовал, а не подписывался одним росчерком.
— Писатели — особый народ. У них все должно быть необычным. Мы стараемся замечать это и подыгрывать. Если он пришел в новом костюме, то надо заметить эту деталь и высказаться о его утонченном вкусе. Они как дети. Издатель обязан гладить по головке своего автора. Не нами это придумано.
— И его подписью вы тоже восхищались?
— Разумеется, и ручкой с золотым пером, перламутровый «Pilot». Он ее и держит по-особенному, слишком вычурно для майора милиции. Но что делать! Наши взаимоотношения держатся на определенных догмах.
— Очень вам благодарен, завтра же договора будут возвращены. И очень вас прошу, не говорите Колодяжному о моем визите.
— Хотела просить вас о том же.
Из издательства Трифонов отправился на Петровку и прямиком в НТО к экспертам. Его встретил майор Дегтярев.
— Ну что, Игнат Всеволодович, как дела?
— Ручку вашу проверил. Отпечатков нет. Чернила американские «Sheaffer», в продаже встречаются очень редко, хотя при желании достать можно. Перо не очень новое. Я думаю, им писали много. Сточено основательно.
— Пару романчиков им накропали?
— Думаю, больше. Ручке лет пять, не меньше, очевидно, привезенная, настоящий «Pilot», не подделка. Странно, что мы не нашли никаких ворсинок. Если ручку носят в кармане, то она цепляется за одежду держателем, а тут чисто.
— Она около часа пролежала под дождем. Ручка могла выпасть из кармана?
— Царапин много. Не исключено, что она не раз падала за свою бытность.
— Понял. — Трифонов положил на стол папку с договорами. — Проверьте, пожалуйста, Игнат Всеволодович, подписи в договорах. Не этой ли ручкой они подписывались? И пусть почерковеды глянут, их мнение тоже немаловажно.
— Хорошо, к вечеру все сделаем.
— Буду крайне признателен.
Как только Трифонов появился в отделе, капитан Забелин доложил:
— Александр Иваныч, объявился некий Метлицкий, автор книги о Савелии Бражникове. Он вернулся из командировки и пробудет в Москве пару дней. Вы просили проследить за его передвижением. Он сам звонил и сказал, что повестку нашел в почтовом ящике, но прийти не может, ему отчет писать надо. Если есть к нему вопросы, то он дома.
— Никакого уважения к Главному управлению внутренних дел! Ладно, давай адрес. Если Магомет не идет к горе, значит, гора пойдет к Магомету.
— Вызвать машину?
— Вам она нужнее. Сходи в архив и принеси сюда дело Бражникова. Когда вернусь, оно нам понадобится.
Популярный, избалованный славой журналист Метлицкий на деле оказался Евгением Метелкиным и вовсе не походил на баловня судьбы. У него в квартире даже кровати не было, только раскладушка, утратившая смысл своего названия, ибо не собиралась, а прикрывалась верблюжьим одеялом. Холостятский бардак и куча фотоаппаратуры. Сам хозяин трудился на кухне, стол в комнате занимал огромный фотоувеличитель.
— Вы работаете в жанре уголовной хроники? — спросил Трифонов, проходя на кухню.
— Иногда. Там платят лучше и берут все заметки. Сейчас это модно, если не считать светских сплетен. Вот там я себя чувствую как рыба в воде. Но, думаю, вас интересует что-то другое.
— Меня заинтересовала ваша книга о Савелии Бражникове, вышедшая почти три года назад.
— Поздновато проснулись. Бражникова уже нет, и он не опасен. Правда, я не верю в его побег. Это для дураков. В зоне замочили.
— Даже так? Любопытный вывод. Мотивируйте.
Трифонову была предложена табуретка и пиво. Он сел, но от пива отказался.
— Мотивировка простая. Ему бревном сломало ногу, открытый перелом. Он валялся в больничке на зоне три месяца. Вот тогда меня к нему и допустили. Связи помогли. Я работал с ним все это время. Потом его выписали и отправили в отряд. Он на костылях ходил, а через месяц сбежал. Чушь собачья! Зимой по тайге на костылях?! Просто ему отомстили. А потом, смыться из зоны, если ты получил пожизненное заключение, нереально. Бред! Купили, кого надо, и состряпали легенду с побегом.