Театр невидимых детей
Шрифт:
И наконец, третья категория – «нормальные» тети и дяди. Эти – лучше всех. Они помнят, как тебя зовут. Если тебе плохо, умеют поговорить об этом и объяснить разные вещи. Если нужно наказать – накажут по справедливости и забудут, а если тебя действительно обидели – накажут обидчика. «Нормальная» тетя может обнять, смотрит тебе в глаза, а если ты нарушил правила – например, встал ночью и подошел к ней, – сначала разберется, в чем дело, и, если причина действительно серьезная, крик поднимать не будет.
Разумеется, больше всего мы любим «нормальных» – к сожалению, такие у нас не задерживаются, потому что им часто предлагают работу получше, в других детских домах, где они становятся директорами или завучами.
Тетя Йола – «нормальная», так что я очень боюсь, как бы ей тоже не предложили работу, и изо всех сил держу кулаки, чтобы такого не случилось – хорошо бы вообще никогда-никогда. Я очень рад, что она такая страшно толстая, потому что в общем толстых не очень любят, так что, может, из-за этого никто не захочет предложить ей работу повыгоднее. Когда я получаю свою порцию конфет или сам покупаю их в магазине на карманные деньги, то всегда даю тете Йоле одну или две, чтобы она случайно не похудела.
Теперь расскажу немного о нас, то есть о детях из «Молодого леса». Мы разделены на группы, и каждая группа носит имя одной из польских рек. Я предлагал назвать наши группы именами созвездий, но за мою идею, к сожалению, проголосовало меньшинство, и ее не приняли. В каждой группе около десяти детей – в зависимости от размера спальни, потому что вся группа спит в одной комнате.
В «Сане» нас восемь человек, потому что спальня у нас маленькая. Обычно в группе все ровесники, разве что нужно сделать так, чтобы в одну группу попали братья или сестры – тогда, конечно, кто-то будет отличаться по возрасту. В «Сане» у нас восемь мальчиков, все мы одногодки, за исключением Неваляшки, о котором я еще расскажу. Кроме нас с ним в группе «Сан»: Мирек, Шимек, Ежи, Куба, Мариуш и Зенек. Я перечисляю в том порядке, в каком с ними дружу.
Дети из одной группы вместе дежурят – например, убирают или помогают на кухне. Еще у нас есть своя грядка в огороде – на ней стоит табличка «Сан». На первомайских демонстрациях мы тоже идем вместе: одна колонна – одна группа. Я люблю первомайские демонстрации, потому что на них бывает очень весело. В прошлом году тетя Матильда дала нам большие яркие цветы из соломы и велела ими махать, но цветы быстро рассыпались, потому что мы начали ими драться.
Детдомовцы (то есть мы) делятся не только на группы, но и на всякие подгруппы – к примеру, «классные», «нормальные», «переростки», «хулиганы» и «чокнутые». Изредка встречается также тип, наихудший из всех, – «доставалы», которые способны по-настоящему отравить кому-нибудь жизнь и здорово измучить. К счастью, это продолжается не очень долго, рано или поздно тети и дяди замечают, что происходит, и тогда «доставалу» переводят на ресоциализацию в специальный центр, о котором мы мало что знаем – только то, что это место страшное и никому не хочется туда попасть. Я не знаю никого, кто бы вернулся из такого центра обратно в «Молодой лес».
Если тебя не переведут в следующий класс два раза подряд, ты становишься «переростком». Большинство «переростков» – это одновременно «хулиганы» или «чокнутые».
«Нормальный» детдомовец – это такой, который ничем особенно не отличается от других – ни в лучшую сторону, ни в худшую. Учится сносно, экзамены сдает, дерется не слишком часто, не ворует и не доставляет неприятностей тетям. Я «нормальный», хотя чуть было не стал «чокнутым» из-за этого моего заикания и запинания.
«Классные» детдомовцы – особенные. Они обычно хорошо учатся, хотя дело не в этом, главное – «классные» помогают другим. Завяжут шнурки, если у тебя с этим проблемы, одолжат карандаш, если кто-нибудь свистнул твой, поговорят, если тебе плохо. У «классных» все получается, причем отлично. Занятия с тетей Яниной на кухне, в столярной мастерской или ателье: приготовленные ими блинчики – всегда самые вкусные, сколоченные ими скворечники – аккуратные и крепкие, сшитые ими мешки для сменки можно без стыда носить в школу. «Классных» все любят, их часто назначают старшими дежурными и выдвигают на всякие должности. Я бы не смог быть «классным», даже если бы очень захотел, потому что мне кажется, что это ужасно утомительно! Так что я еще больше ими восхищаюсь.
Теперь «чокнутые», то есть те из нас, кто плохо говорит и плохо соображает. «Чокнутых» немало, но и не слишком много, потому что самых плохих, самых безнадежных переводят в специальные детские дома. «Чокнутые» ходят в специальные школы или учатся по специальной программе. Многие из них писают ночью в постель, спят, сунув палец в рот, и раскачиваются перед тем, как заснуть. Некоторых легко вывести из себя, они портят вещи или постоянно плачут. Крикушка Анета, которую я уже упоминал, – конечно, из «чокнутых»: если она вообще подает голос, то говорит громко и невнятно. Неваляшка из нашей группы – тоже «чокнутый». Но он, хоть и «чокнутый», все равно очень классный.
Так что теперь слушайте про Неваляшку.
На самом деле Неваляшку зовут Себастьян, и он младше меня на полтора года. Он приехал к нам почти три года назад, и я мало знаю о том, как он жил раньше, потому что он не хочет об этом рассказывать. Неваляшка говорит очень мало, можно сказать, почти не говорит. Сначала он мне не очень нравился – ну а кто вообще любит «чокнутых»? Я пригляделся к нему повнимательнее, когда он перестал разводить нюни, – всего недели полторы прошло после приезда. Обычно новенькие рыдают около двух недель, пока не привыкнут. Потом они плачут уже только по ночам, но по ночам каждому иногда случается поплакать, верно? Должен вам заметить, что плач вообще-то мало что дает. Конечно, поначалу твои слезы могут кого-то тронуть, но, если это продолжается слишком долго, получается только хуже. Тети и дяди начнут раздражаться, а ребята (особенно «хулиганы») сочтут слабаком. А слабаков обижают, так что это замкнутый круг: ты плачешь, поэтому тебя обижают, потом плачешь, потому что тебя обидели, в результате тебя обижают все больше и больше, и плачешь ты тоже все больше и больше. Если уж так все закрутилось, ничего не поделаешь – в конце концов тебя просто переведут в другой детский дом, а там ведь может оказаться еще хуже. Так что, скажу я вам, лучше стиснуть зубы и дожидаться, пока погасят свет. Неваляшке, хоть он соображает и не очень шустро, хватило ума вовремя сориентироваться, как тут все устроено, и перестать хлюпать носом днем. Тогда я впервые подумал, что он, может, и ничего себе пацан. А почему Неваляшка стал Неваляшкой? Ну естественно, потому что он раскачивается. Это называется сиротская болезнь. Нам объяснили, почему дети ею болеют, но довольно путано, я потом сам догадался. Когда ребенок еще совсем маленький, мама носит его на руках и укачивает – я видел это по телевизору и на улице тоже. Так что, если у ребенка нет мамы или она про него забывает, он пытается сам себя укачивать. Но ведь сам себя ребенок не укачает так же хорошо, как это могла бы сделать мама! Поэтому он все раскачивается и раскачивается, даже если уже не младенец.
Мне очень повезло, что я попал в детский дом, когда мне было целых три года! Потому что меня успели укачать – сначала мама, а потом бабушка. И я избежал сиротской болезни, чему очень рад, ведь ничего хорошего в ней нет.
Неваляшка раскачивается почти постоянно. Даже в комнате отдыха, когда сидит с кубиками или своим обожаемым комиксом о Титусе, Ромеке и Атомеке – все равно раскачивается туда-сюда. Хуже всего, конечно, когда он раскачивается в кровати, перед тем как заснуть, – когда он к нам приехал, никто в «Сане» не мог спать, потому что пружины жутко скрипели. К счастью, тетя Завхоз, которая отвечает за наши вещи, раздобыла специальный матрас из поролона, так что теперь Неваляшка нам уже не мешает и может спокойно раскачиваться, раз он без этого не может.
Неваляшка спит, сунув палец в рот, хуже того – ему случается описаться во сне, а тетя Матильда этого просто не выносит! Она всегда ужасно злится, если обнаруживает, что кто-то из ее воспитанников написал в постель. Передать вам не могу, что тогда начинается! В спальне тут же включают свет, все должны встать, а виновник – в наказание – сам относит свою мокрую простыню в подвал, в прачечную и бросает в специальный бак. Никому не нравится ходить одному в подвал, а уж тем более ночью, потому что там наверняка водятся привидения. Другие воспитатели так не скандалят, это одна из причин, по которой я не очень-то люблю тетю Матильду. Неваляшка уже два раза оскандалился и после этого сделался ужасно нервным, а чем больше человек нервничает, тем больше вероятность, что он описается ночью, верно? Так что Неваляшка теперь то и дело просыпается и проверяет, не мокрая ли постель. Я иногда долго не засыпаю, и вижу, что с ним происходит. Разумеется, однажды ночью Неваляшка снова нащупал под собой мокрую простыню. Сначала он расплакался, но очень тихо – я бы точно не проснулся, если бы спал, но я как раз не спал. Потом вытер нос, встал, отбросил одеяло и снял простыню с матраса, на котором у него лежит специальная клеенка, чтобы поролон не промок, если случится авария. Я потихоньку наблюдал, потому что мне было интересно, что он станет делать. Сначала Неваляшка свернул эту мокрую простыню в комок и запихал под кровать. Лег и накрылся одеялом, хотя оно наверняка тоже немного промокло. Потом встал, вытащил из-под кровати простыню, тяжело вздохнул и пошел к двери. Остановился, громко подышал, потом решительно взялся за ручку и нажал. Неваляшка решил спуститься в подвал! В темноте, посреди ночи! А я бы смог? Вряд ли. Да точно нет.
– Себастьян, – прошептал я, а Неваляшка подпрыгнул, словно его ударило током, и, конечно, расплакался еще сильнее, к счастью по-прежнему тихо.
Я встал и на цыпочках подошел к нему.
– Не реви, – шепнул я. – Засунь эту тряпку под кровать и спи. Завтра отнесем. Понял?
Неваляшка немного подумал, шмыгнул носом и покачал головой.
– Я долзен пойти в пйацесную, – тихо заявил он.
Неваляшка не выговаривает «ж» и «ш», и вообще речь у него забавная – наверное, поэтому он предпочитает молчать. Он тяжело вздохнул и снова потянулся к дверной ручке, а я разозлился и восхитился одновременно. Не хватало еще наткнуться на тетю Матильду! Тогда она устроит скандал похлеще, чем если бы обнаружила описанную кровать! Нам не разрешается одним выходить ночью из спальни, а если кому-то уж очень приспичит, нужно сначала зайти к воспитателям в дежурку и только потом бежать в уборную. Этот запрет в нашем детском доме – один из главных, и его нарушение грозит наказанием не только виновнику, но и всей группе. Что мне было делать? Я пошел вместе с ним в этот подвал, где мы даже зажечь свет не могли, чтобы нас случайно не застукали. Честное слово, я от страха сам чуть не описался. Неваляшка бросил простыню в бак, и нам каким-то чудом удалось целыми и невредимыми вернуться в спальню. Когда мы топали босиком по ледяным ступеням на наш третий этаж, Неваляшка взял меня за руку, и я почувствовал, что люблю его. Меня это не слишком порадовало, но что тут поделаешь? Если уж ты кого-нибудь полюбил, не получится просто взять и разлюбить – разве что этот человек тебе гадость какую-нибудь сделает. А на какую гадость способен Неваляшка? Мозгов не хватит. Так что раз уж мне суждено было полюбить Неваляшку, я стал его слегка опекать. Мне удалось пронести в спальню из сушилки две запасных простыни, и теперь Неваляшка знает, что, если снова произойдет авария, надо меня потихоньку разбудить. Мы вместе поменяем простыню, мокрую спрячем в полиэтиленовый мешок, который я специально держу в своей тумбочке, а на следующий день я уж позабочусь о том, чтобы простыня оказалась в прачечной.