Шрифт:
Хлумов В.
Театр одного зрителя
Наконец пришло время, когда без особых усилий можно слушать сокровенные слова чужого человека не рискуя быть заподозренным в подглядывании из своего темного угла. Теперь не надо выстаивать часами в скорбной очереди театралов-фанатиков за специальным документом, дающим право на безнаказанное подглядывание в замочную скважину. Теперь - театров много. Было бы желание, а уж какой-никакой театрик, студия или, на худой конец, экспериментальня труппа с непременным усердием разыграют для вас нечто такое-эдакое.
Да, честно говоря, я не люблю зрителей. Мне кажется, они приходят в театр за тем же, что и
– извечная тяга к неведомому? Смешно предполагать, будто господин Эйнштейн, открыв новый закон пространственной кривизны, вдруг покраснел и засмущался от того, что подсматривал за природой. Что же, чужой человек - не природа? Ох как природа, да еще какая природа! Отчего же и здесь не поставить опыт, не поинтересоваться, не понаблюдать? Вот я и хожу в театр, смотрю, высматриваю, да не то, как играют, талантливо или по привычке, не то, какие бывают искусственные люди, люди произведенные на свет одним воображением, но то, как человек напрягается и произносит стеснительные слова.
Так размышлял я черным октябрьским вечером, высматривая в запотевшем стекле тусклые пятна троллейбусных остановок, пока не появилось, наконец, оживленное театральное место. Пробравшись сквозь тряпочное мессиво пасажиров, я очутился на перекрестках спешащего к ужину города, не имея определенной цели. Хотелось только чего-нибудь искреннего, простого, без современных вывертов, с изменами, слезами, с длинными скучными разговорами, с тоской по настоящему, с завязкой, кульминацией и катарсисом.
Я подошел к стеклянному противогриппозному окошечку, почитал, заглянул справа, слева, принял к сведению, прошел дальше к торговцам билетами театра новой волны, потом к следующей, разукрашенной гримом зазывальной группе: выбор был богатый. Время еще оставалось, и я уже решил вернуться к началу маршрута, как вдруг ощутил на плече мягкое прикосновение.
– Не желаете провести вечер у нас?
Я повернулся. На меня смотрели спокойные, проникающие глаза. Я еще тогда, в самый первый момент, отметил именно глубинный, понимающий взгляд. И это мягкое, но уверенное прикосновение, и ровный, без заигрывания с клиентом, голос, и опять же глаза - темные, таинственные, обещающие. От растерянности я чуть было не повернулся и не ушел. Но что-то меня задержало на секунду, которой тут же и воспользовались:
– Сегодня у нас есть свободное место, - она протянула билет, а я его автоматически взял.
Билет был необычный, не из бумаги, а из плотного картона, закатанного полиэтиленовой пленкой.
– "ТЕАТР ОДНОГО ЗРИТЕЛЯ", - прочитал я вслух и усмехнулся.
– В переносном смысле, - разъяснила она.
"Вечерний
– Тут недалеко, время еще есть.
– Но здесь не указано...
– Место не указано, но это не важно .
Я перевернул билет и немного успокоился. Там стояла цена. Почему-то было крайне важным присутвие цены. Да и сама сумма подействовала как то благотворно. В ней было что-то материальное, будничное, основательное. Как будто, если бы не было цены, я бы не мог отказаться, а теперь можно сослаться хотя бы и на высокую цену.
Да, определнно, все это выглядело подозрительным. И напыщенное, неоригинальное название, и дурацкая картонка вместо обычного одноразового билета, и спокойный, уверенный голос незнакомки.
– Но что за пьеса сегодня, кто автор, какие актеры?
Она улыбнулась. Легким движением прижала картонку к моей ладони, подталкивая, мол, спрячьте билет в карман.
– Но может быть, для меня это слишком дорого.
– Не волнуйтесь, можно расплатиться после спектакля. Если не понравится, никто вас не упрекнет.
Она поправила жиденькую прядь за ухо.
– Мы не преследуем материальных целей. Для нас главное - зритель.
– Все-таки хотелось бы знать, что за пъеса?
– я не сдавался.
– Вещь новая, неизвестная, но поверьте, очень талантливая, - она как-то особенно пристально посмотрела мне в глаза и добавила с новой интонацией, - без этих, знаете ли, современных вывертов, простая, в классическом стиле, вы ведь любите в классическом стиле?
– и, не давая мне опомниться, прибавила - Вам по душе Чехов ?
– Вобщем да, но ему не хватает фантазии, - я откровенно начал привередничать.
Зря я это сказал. Теперь на ее лице появился настоящий интерес.
– Так, так, - глаза ее заискрились желтым уличным светом, - может быть, нечто булгаковское, с чертовщинкой, с раздеванием, с фейерверками?
– Булгаков - это не плохо, но слишком красиво...
– Слишком?
– переспросила незнакомка, - Вы сказали - слишком, разве красота бывает "слишком"?
– Конечно, - меня уже несло. В конце концов, что за навязчивость у этих новых театралов, поделом, пусть будут поскромнее.
– Слишком - это когда красиво, а душевной тонкости, человечности - не хватает.
– Да, да, как точно - она задумалась - Верно, остается Федор Михайлович, один на всю Россию.
Я неопределенно пожал плечами:
– Тяжеловат, неподъемен
– Все, все, не надо больше слов, вы - наш, наш зритель. Решайтесь.
"Но, но, но" вертелось у меня в мозгу, я пытался хоть как-то возразить, я уже был почти уверен , что здесь какая-то авантюра, и в то же время злился на себя , что не могу отказаться. Я оглянулся по сторонам в надежде на конкурента, мол, кто-нибудь подойдет еще, поинтересуется и перехватит последний билет. Да и было бы интересно послушать незнакомку при свидетелях. Уж в этом случае я, наверняка, рассмеялся бы и отошел в сторону. Но извне никто не подходил. Кто-то брал билеты, кто-то читал репертуары, а основная масса, равнодушная к театральному процессу, двигалась по домам. Более того, мне тогда показалось , что нас как бы обходят стороной, и между нами и остальным городом образовался небольшой упругий промежуток. Я поднял глаза к небу. Над городом висело тусклое желтоватое пятно.