Театр про любовь (сборник)
Шрифт:
Он. Мне по правде… больно!
Она (выкрикнув). Мнительный! Как все мужчины. Ты просто мнительный, понял? Что у нас дальше? И ты вдруг встал и подошел ко мне… Свершилось! Боже! Она замерла, предчувствуя боль объяснения, счастье примирения… И нежный собачий визг уже стоял в груди. Ха-ха-ха! Ну что же ты сидишь? Мы же играем! «Лила»! Торопись!
Он (с трудом поднимается). Я не понимаю… Почему больно?
Она (визжит). Мнительный, мнительный! Ну, иди, иди… Подойди ко мне, как тогда. Близко-близко,
Он (читает). «Послушай, ты сошла с ума?»
Она. Ты забыл схватить меня за руку.
Он послушно хватает.
«Не надо хватать за руку… синяки остаются… у меня кожа ненормальная»…
Он (читает). «Послушай, ты видишь его в первый раз».
Она. «Когда тебе кто-то нравился в первый раз, ты с ней уходил? Почему я не могу? Мы работаем на равных. Давай уже все на равных»… Ха-ха-ха.
Он. «Ты с ним не пойдешь…»
Она. «Мне опять больно».
Он. «Он – мой друг».
Она. «Не надо иметь таких друзей».
Он. «Он – мразь, урод»…
Она. «Ну зачем же так о друге?»
Он. «Ну давай поговорим. Ну в последний раз…»
Она. «Ага… Пусть у нас будет вечер расставанья… Потом ночь расставанья… А потом весь этот ад потянется сначала?» Ха-ха-ха… Ты правильно все записал в своей пьесе. Точнее – правильно записал слова. Только укажи, пожалуйста, в примечании, что эти слова, как и все другие слова в твоей пьесе, не имеют никакого значения! Потому что все свои «ужасные» слова она произносила совсем счастливым голосом: она торопила счастье примирения… И ему достаточно было… как всегда, дотронуться губами до ее сумасшедшего уха… или возложить персты на ее сентиментальный позвоночник… Но он… Он спрятал свои лгущие глаза. Он показал, будто верит ее «ужасным словам». И вот тогда он сделал единственное, чего нельзя было делать, – он ударил ее! Точнее, он сделал единственное, что нужно было сделать, чтобы она ушла с тем, с другим. Почему же он… который знал все о ней… (Шепчет.) Он хотел, чтобы она ушла с другим? Тсс… Но что же ты сидишь? Что там у тебя по тексту… «Он бьет ее». Ну бей! Бей! Бей, скотина! Корзинка для мухоморов! (Вопит?) Ну? Ну? Что же ты?
Он вдруг бьет ее.
Не так! Бей, как тогда!
Он. Мне… плохо…
Она (азартно). По вопящему рту! Ну! Ну! Ну!
Он неожиданно бьет ее.
Молодец… Теперь я могу прочесть ремарку: «Она убегает». (Бежит по комнате и застывает?) Заметил? Я остановилась в дверях! Как вкопанная! Потому что вдогонку… как выстрел! В спину! Ты ударил последней фразой! Ну! Давай ее! Ведь ради нее все было! Что же ты?! Ведь вся сцена была, чтобы ты имел право прокричать вслед эту фразу! Ну! Ну! Кричи!
Он. «Ну что ж, теперь действительно все!..»
Она (аплодирует). Ах, какая фраза! Знаешь, я ее часто вспоминала… потом… Но до конца поняла ее однажды зимой, когда «третий глаз» пошалил! Ха-ха-ха! Дело происходило в парке «Сокольники». Стояли сосны в снегу. И там, среди сосен, я часто встречала милого старичка пенсионера. Он носил еду белкам. А зима была холо-о-одная. И белки ради еды стали совсем ручные. Они его узнавали и поедали орешки прямо из его рук. А потом однажды я увидела, как били моего милого старичка. И лицо у него было какое-то покорное, равнодушно-спокойное. Оказалось, он этих белочек… как бы это сказать… едой завлекал… приручал. А потом… когда они становились совсем ручные – он бац их – в мешок! И на шапку! Ха-ха-ха! Он был – беличий соблазнитель. И тогда я подумала: когда он их в мешок швырял – он наверняка приговаривал: «Вот теперь действительно все!» Ты не слушаешь?
Он. Меня… мутит.
Она. Знаешь, я подумала… если эти грибы действительно… Жаль, что я их тоже не съела. В конце концов, может быть, смерть – самое интересное в жизни…
Он. Послушай!
Она. Ха-ха-ха… Шучу, шучу, не бойся. Просто мне один тип, у которого была клиническая смерть, рассказывал, что все это было так весело. Он вдруг увидел в ярком-ярком свете, как на помосте танцевали развеселые люди. А перед этим помостом стояли носилки… и на носилках лежал он сам… Ха-ха-ха!
Он (вдруг бросился к дверям, бьется в дверь) – Ключ! Дай ключ сейчас же! (Бросается к ней, хватает за руку) Ключ! (Орет) Ключ!
Она (шепотом). Он – там… (Указывает на окно) Только сумей прокричать в темноту: «Витя! Художник!» Ха-ха-ха! Или, может, ты хочешь меня еще разок ударить?
Он (вдруг засмеялся). Ха-ха-ха…
Она. Ха-ха-ха! Ну вот! Молодец! Ты вспомнил про чувство юмора! (Шепчет) Совсем немного осталось – и получишь ключик! Какие-то две сценки! Делов-то! (Читает) «Она и кинорежиссер пришли в квартиру кинорежиссера». Ха-ха-ха! Я так смеялась, когда это читала. Какую приличную сценку ты здесь написал. Но она больше относится к области научной фантастики. Ха-ха-ха. (Читает текст, почти открыто издеваясь) «Как у вас славно… Телефон у вас есть?» (Ему) Ну что ж ты? Читай за него. Работай!
Он (читает). «Да, конечно… Может, вы плащ хотя бы снимете?»
Она (читает:). «Вызовите мне такси по телефону?»
Он. «Ну почему?» (Читает почти без выражения, все время ожидая и боясь, что повторится боль)
Она. Я думаю, здесь публика будет очень добро смеяться. Публика любит, когда отлегло от сердца. (Читает, все издеваясь над текстом) «Ах, с какой собачьей преданностью вы сейчас на меня смотрите! Я хочу, чтобы вы сохранили этот взгляд до конца. Представляете, до какой беды надо довести женщину, чтобы она сама полезла в постель к первому встречному? Кстати, у вас есть жена? Она – красивая? Вы ее любили? Впрочем, это все пошлые вопросы… и мои и ваши… Иностранцу в чужой стране дают переводчика… Мы с вами мужчина и женщина. Нам переводчик нужен поболее, чем иностранцу…»