Театр Сулержицкого: Этика. Эстетика. Режиссура
Шрифт:
Толстовцы поддерживают кампанию по переселению духоборов за границу. Толстой пишет воззвания, обращается письменно к богачам, к банкирам, к деятелям культуры. Отдает на благое дело свой гонорар за роман «Воскресение».
В июле 1898 года Сулер живет в Крыму, у толстовки Вульф. Он пишет из Крыма в Ясную:
«Дорогой Лев Николаевич, я узнал, что духоборы выселяются и что скоро пойдет из Батума первый пароход. Чувствую себя так, как будто из одной со мной комнаты уезжает мой брат, и поэтому не могу продолжать свою жизнь, не обращая внимания на его отъезд, особенно в таких трудных обстоятельствах. Я сейчас у Вульфов на 15 рублях в месяц, делаю разные дела, варю, убираю, бью плантажи, кошу, вообще всякие дела, но могу все это бросить когда хочу, так как есть в виду хороший человек, который станет на мое место.
Я был бы счастлив, если бы Вы помогли мне быть там (на Кавказе) между ними и сопровождать их до места назначения на пароходе, если там нужен человек. Мне думается,
Я могу (хоть плохо) говорить по-английски, знаю море и портовую жизнь и цены на продовольствие и, главное, чувствую, что моя совесть и все существо требуют от меня быть с ними…»
Дальше — очередное объяснение веры своей: «Могу жить и умирать спокойно, зная, зачем „Я“».
Постскриптум:
«Я очень буду ждать хоть двух слов от Вас, так как не уверен, дойдет ли мое письмо до Вас.
Крым. Алушта. Дача Магденко.
Лучше заказным».
Письмо дошло быстро, ответ на него из Ясной Поляны:
«Милый Сулер.
Очень рад был получить Ваше письмо. Сердцу сердце весть подает. Я думаю, что Вы были бы им полезны. Я написал им о Вас. Если они ответят, что им нужен такой человек, тогда надо будет написать письмо Голицыну, которое Вы свезете ему, чтоб он дал позволение Вам быть с ними. Последнее, что я знаю, это то, что 3000 человек расселенных собираются ехать и запросили у пароходчиков цены на перевоз на о. Кипр. Хилков уехал на Кипр. Вот Вам последние известия…
Братски целую вас.
Письмо духоборческим лидерам В. Потапову и Ф. Борисову написано одновременно, того же 13 июля 1898 г.
«Еще предлагает свои услуги вам при переезде Лев Антонович Сулержицкий (вы его знаете). Он знает морскую службу, знает немного по-английски и человек деятельный, обходительный и умный. Если он вам нужен — напишите мне».
Сергей Львович («Сергунька»), оглядываясь назад, в «Очерках былого» повествует, как к хлопотам и кипам переписки, канцелярских бумаг о духоборах, почитающих все эти бумаги дьявольскими, — прибавились еще хлопоты перед самим кавказским главноначальствующим, князем Г. С. Голицыным, о разрешении вернуться в подведомственную ему Тифлисскую губернию — неблагонадежному Сулержицкому.
Не дожидаясь разрешения, Сулержицкий перебирается из Крыма в Тифлис, в Батум, снова в Тифлис. Самолетов еще нет и в помине, поезда несут с тогдашней скоростью, пароходы аккуратно выдерживают расписание при отходе, дальше же зыбь может задержать и в океане, и в малом Мраморном море. Сулер, словно обладатель личного самолета, появляется то в Крыму, то под окнами голицынской канцелярии, то в Ливерпуле. Планируется переезд на близкий Кипр. Отправляются летом туда более тысячи человек. Как всегда, первопроходцам оказывает повышенное внимание пресса и благотворители. Райская жизнь ожидает на Кипре. Синее море, целительный воздух, апельсины с детскую голову, виноградники под окнами.
Уже к осени с Кипра идут слезные письма: лихорадка-малярия заела, животами все маются, от непривычной пищи, от апельсинов. Следующие партии решено отправлять в Америку. Не в Южную, но на север, в Канаду. Там побывали духоборческие ходоки, там помощники просвещенные — Моод, переводчик сочинений Толстого, квакеры, так помогавшие переселенцам Кипра, теперь восхваляющие здоровый климат Канады и почвы ее, ожидающие истинных работников. Ходоки от самих духоборов побывали в Канаде, пишут о подходящем климате, о лесах и доброй земле. Решают — плыть в Канаду. Как? Сколько денег нужно на билеты, хотя бы в трюмах? На сколько растянется переселение, если придется отправлять небольшие партии? Здесь Сулер оказался не просто полезным — необходимым. Предложил зафрахтовать грузовые пароходы. Трюмы предназначены для скота, грузов, товаров? Значит, надо будет сделать нары, закупить продовольствие, обеспечить пресной водой.
Истинным организатором показывает себя Сергей Львович Толстой, первенец Толстых. Неожиданно приходится улаживать ему не только дела переселенцев, но дела одного из активистов переселения — Сулержицкого. Этот неблагонадежный тип, находящийся под надзором полиции, не имеет никакого права на проживание в кавказском порту. Сергей Львович использует титул, связи, имя отца, свое поручительство. Сулер получает все необходимые разрешения, хотя и до них он уже закупил в Батуме тес, инструменты, а по прибытии парохода сам перепроверил все габариты трюмов. «Комплексом Робинзона» можно назвать это свойство автора любимой с детства книги и ее героя. «Робинзон Крузо — Даниэля Дефо» — называлось тогда «роскошное» издание для детей с цветными картинками и множеством виньеток. Дефо в своих письмах, записках подробно перечислял приобретенные вещи, одежду, парики, коробки пудры — все, что для него покупалось. Герои его следовали автору. Воровка Молль Флендерс с упоением рассказывала, какой кошелек она украла, сколько кружев или косынок унесла из лавки, спрятав в вырезе корсажа. Робинзон перечисляет все, уцелевшее от кораблекрушения. Каждый бочонок муки, каждую иголку, каждый инструмент. Сулер принадлежит к
В 1898–1900-х годах из России переселилось официально 5100 человек. Это официально. Были просто бегуны через сухопутные и морские границы. Уезжающие по чужим документам. Как везде, как всегда.
Ноябрь-декабрь в Батуме — самое тусклое время. Не теплые летние дожди — морось, изморозь, в России уже здоровая, снежная зима, здесь хуже, чем в морозном Архангельске. Люди с гор уже приехали, живут в ангарах, на пустующем керосиновом заводе, господин Рихнер предоставил ангары бесплатно. Потому что духанщики, хозяева постоялых дворов, дружно отказались принять сотни непьющих, некурящих, следовательно невыгодных людей. «Озеро Гурон» двигается где-то в тумане; наконец на рассвете шестого декабря появился силуэт «Озера Гурон». Хозяин на рейс, фрахтовщик Сулержицкий описывает капитана так, словно видит себя в зеркале: «лицо у него было простодушное, доброе, с определенно нарисованными губами. Острые серые глаза глядят умно и проницательно, и, несмотря на маленький рост, вид у него внушительный — чувствовалось, что это человек с характером, умеющий владеть собой и другими». Сам же он этого сходства не замечает: у него в руках план парохода, он торопится вместе с капитаном проверить соответствие плана реальности, тут же разметить, что, кого, куда помещать. Работают днем и ночью, посменно, уходящая смена передает опыт новичкам. Доски превращаются в нары, углем заполняются угольные ямы, грузятся мешки с мукой, с сахаром. На берегу, в уединенной каморке рожает молодка, молодой муж ее смущенно топчется возле. Стараются не привлекать внимания: грех великий совершили, нарушили запрет старших на сожительство. Рождается новый здоровый духобор, луна освещает роженицу, новорожденного, вереницы людей, снующих с досками на корабль. Комиссия во главе с английским консулом не просто принимает работу, но выражает восхищение: как быстро! как точно!
Комиссия съезжает на берег, оставшиеся на судне не могут отдохнуть ни часа. Кончается срок бесплатной стоянки судна, надо его загружать и отходить как можно скорее; каждый час простоя придется оплачивать. А как скоро погрузить крестьянские семьи, приехавшие с постелями, сундуками, ухватами, закопченными чугунами, лоханями, глиняными кринками, рукомойниками, кадушками и бочонками для будущих засолов огурцов, грибов, капусты, которая, кажется, растет в Канаде. Ссорятся — где размещаться тамбовским, где орловским, где ефремовским. На Кавказе сохранили это деление, сохранили говор. В трюме одни уже заняли облюбованные места, уже отгородились тряпьем и не хотят передвигаться, другие, особенно женщины, теснятся охотно, приговаривая: «Любошные на дворе с малыми робятами!»
Снова гонят людей на берег, снова проходят они на пароход. Оформленные по всем правилам заграничные паспорта не выдаются, полицмейстер передает их сразу таможенным чиновникам. Паспорта вернутся на берег, никому не нужные: отъезжающим поставлено условие: никогда в Россию не возвращаться. Судовые врачи осматривают снова всех входящих на пароход. Одну семью решено оставить на берегу. Семья, в которой была скарлатина, тащит свой скарб на берег. Проходя мимо Сулера, мужик бросает: «Ну, спасибо тебе! Это все ты!» Через неделю отойдет следующий пароход, семью возьмут, она прибудет куда назначено. Сейчас Сулер — враг, погубитель, и погубителю будет сниться это семейство, оставшееся на берегу.
Последний обход парохода.
Полицмейстеру доложено: — Русских подданных среди эмигрантов нет!
Винт работает, пароход медленно отходит от берега. Когда отходит обычное пассажирское судно, пассажирам и провожающим радостно-грустно. Пассажиры первого класса машут своими модными шляпами, тончайшими носовыми платками, дамскими шарфами. Третьеклассники — кто шляпкой, кто головным платочком. Возникает обычай — бумажные серпантинные ленты тянутся из рук в руки, натягиваются над водой, рвутся, обрывки падают в воду, летят по набережной. Это прощание навсегда проходит без серпантина и букетов, без взмахов шляпами. Отъезжающие снимают шапки и поют псалмы. Тысячный хор удаляется, сливаются лица вдали; на берегу продолжаются работы. Через неделю пойдет «Озеро Онтарио». К реальному озеру Онтарио, на границе Соединенных Штатов и Канады.