Театр Теней
Шрифт:
Боб мог бы за ним броситься, но второй таксист уже высунулся из двери и пристрелил бы Боба раньше. Поэтому Боб бросился к первой машине, застрявшей в переулке. Успеет он оставить машину между собой и убийцами или они его раньше застрелят?
Он знал, что не успеет. Но ничего не оставалось делать, кроме как пытаться и надеяться, что эти двое, как злодеи в телевизоре, стрелять не умеют и все промажут. А когда он залезет в машину и поедет прочь, очень хорошо было бы, если обивка водительского сиденья оказалась из той чудесной ткани, что задерживает пули, пущенные в заднее стекло.
Та-та.
Стрекот автомата.
У таксистов автоматического оружия не было.
Боб высунулся из-за капота, держась пониже. К его удивлению, ни один из таксистов не стоял на углу, наводя на него оружие. Может, так оно было секунду назад, но сейчас они оба лежали, начиненные пулями, и пускали на мостовую скудные струйки крови.
А из-за угла вылетели двое мужчин, похожих на индонезийцев, один с пистолетом, а другой – с маленьким пластиковым автоматом. Боб узнал израильскую систему, потому что этим оружием его маленькая армия пользовалась на заданиях, когда надо было как можно дольше держать оружие скрытым.
– Ходил с нами! – крикнул один индонезиец.
Боб решил, что это удачная мысль. Поскольку в попытке убийства был задействован один резервный стрелок, их могло быть и больше, и чем раньше отсюда убраться, тем лучше.
Конечно, про этих индонезийцев он ничего не знал, и почему они так вовремя здесь оказались, тоже не знал, но факт, что у них было оружие, а по нему они не стреляли, наводил на мысль, что они, по крайней мере в данную минуту, его лучшие друзья.
Он схватил сумку и побежал. Передняя дверца невзрачной немецкой машины была открыта и ждала его. Ныряя внутрь, он сразу сказал:
– Моя жена, она в другом такси…
– Она хорошо, – сказал человек на заднем сиденье, который был с автоматом. – Водитель из нас. Хорошо выбрал машину ей. Плохо выбрал себе.
– Кто вы такие?
– Индонезийские иммигранты, – усмехнулся водитель.
– Мусульмане, – сказал Боб. – Вас послал Алаи?
– Кто лаял?
Боб не стал поправлять. Если имя Алаи ему ничего не говорит, то зачем копать дальше?
– Где Петра? Моя жена?
– Ехал в аэропорт. Не тот билет, что ты давал. – Человек на заднем сиденье протянул Бобу авиабилет. – Ехал сюда.
Боб посмотрел на билет. Дамаск.
Очевидно, миссия Амбула удалась. Дамаск во всех смыслах мог считаться неофициальной столицей мусульманского мира. Пусть Алаи исчез из виду, вряд ли он где-нибудь в другом месте.
– Мы туда едем как гости? – спросил Боб.
– Туристы, – ответил человек позади.
– Хорошо, потому что кое-что осталось в больнице, за чем бы надо вернуться.
Хотя было очевидно, что люди Ахилла – или кто бы они ни были – знали все, что делали в клинике Боб и Петра. На самом деле… на самом деле вряд ли что-то, им принадлежащее, осталось в клинике.
Он оглянулся на человека на заднем сиденье – тот качал головой.
– Прости. Мне говорил, когда мы тут остановился и людей стрелял, охранник в больнице украл все твое.
Ну конечно. Не надо драться с охранником, проще его купить.
Теперь ему все было ясно. Если бы Петра попала в первую машину, убийства бы не было – было бы похищение. Убийство Боба не планировалось – это была дополнительная премия. Задумано было похищение его детей.
Боб знал, что выследить их путь сюда было невозможно. Их предали с момента прибытия. Волеску. И если Волеску в этом замешан, то украденные эмбрионы вполне могли иметь ключ Антона. Ни у кого не было бы особой причины красть его детей, не будь шанса вырастить из них вундеркиндов вроде самого Боба.
И тест Волеску наверняка был показухой. Он понятия не имел, у каких эмбрионов есть ключ Антона, а у каких нет. Их имплантируют суррогатным матерям и посмотрят, что будет после рождения.
Волеску так же легко обдурил Боба, как Ахилл – Питера. Но они не доверяли Волеску, они просто верили, что он не в заговоре с Ахиллом.
Хотя это не обязательно он. То, что он похитил весь джиш Эндера, не значило, что он единственный возможный похититель во всем мире. Дети Боба, если будут обладать его даром, будут нужны любой честолюбивой стране или полководцу. Воспитать их так, чтобы они ничего не знали о своих истинных родителях, обучить на Земле так же интенсивно, как Боба и других детей учили в Боевой школе, и в возрасте девяти-десяти лет им можно доверять выработку стратегии и тактики.
Это могла быть коммерческая операция. Может, Волеску проделал все сам, нанял убийц, подкупил охранника, чтобы продать потом младенцев тому, кто предложит больше.
– Плохая весть, прости? – сказал человек на заднем сиденье. – Но один ребенок остался, да? В жене?
– Один остался, – сказал Боб.
Если не будет невезения, на что теперь вряд ли похоже.
И все же в Дамаск… Если Алаи действительно возьмет их под защиту, Петре там ничего не грозит. Петре и, возможно, одному ребенку – в котором может все равно оказаться ключ Антона, обрекающий на смерть ранее двадцати лет. Но хоть эти двое будут в безопасности.
Но другие, дети Боба и Петры, будут выращены чужими людьми как орудия, как рабы.
Эмбрионов было девять. Один имплантирован, три уничтожены. Остается пять в собственности Волеску, или Ахилла, или кого-то, кто их взял.
Разве что Волеску на самом деле нашел способ подменить те три, что предполагаются уничтоженными, подменить контейнеры. Могут быть восемь неучтенных эмбрионов.
Нет, наверное, только пять, о которых они знали. Боб и Петра вместе смотрели за Волеску слишком тщательно, чтобы он мог украсть первые три. Или нет?
Усилием воли Боб отвлекся от своих тревог – сейчас ничего нельзя сделать – и занялся своим положением.
– Спасибо, – сказал он своим спутникам. – Я был беспечен. Если бы не вы, я бы погиб.
– Не беспечен, – возразил человек сзади. – Молодой, влюбленный. Ребенок в жене. Время надежды.
За которым, подумал Боб, сразу наступило время отчаяния. Не надо было соглашаться зачинать детей, как ни хотела этого Петра, как ни любил он ее, как сам ни жаждал потомства, семьи. Надо было остаться твердым, ибо нельзя было допускать этого. Врагам нечего было бы у него красть. Они бы с Петрой до сих пор скрывались бы, необнаруженные, и не пришлось бы обращаться к такой змее, как Волеску.