Тебе держать ответ
Шрифт:
— Неужели, — сказал Дэйгон Одвелл, — неужели Фосиган и впрямь думает, что я испугаюсь этого щенка?
Никто не ответил ему. Эд почувствовал спиной палящие взгляды десятков глаз, но не обернулся. Лес кончился, они снова выехали к полю.
И тут уже пошли галопом, потому что бык, зажаренный знаменитым поваром Никласа Индабирана, и впрямь стыл.
Прошло, однако, ещё добрых полчаса, прежде чем они увидели вдалеке голубые башни, а ещё через час подвесной мост замка Эвентри опустился перед ними.
— Добро пожаловать в мою обитель, милорды, — сказал Никлас Индабиран, и копыта его коня прогрохотали по дубовым брёвнам моста.
Так Эд из города Эфрин вернулся
Тут мало что изменилось — замок Эвентри (ах нет — замок Индабиртейн, как обмолвился лорд Одвелл) по-прежнему не слишком отличался от любого большого замка, в которых Эду приходилось бывать. Просторное подворье было запружено солдатами, слугами, крестьянами, лошадьми, курами и орущими детьми. Когда кавалькада из двух дюжин всадников въехала во двор, всё это разномастное сборище хлынуло в стороны, и под чьими-то копытами истошно завизжала задавленная свинья. Немедленно раздалась брань, притихшее было подворье вновь зашевелилось и загудело. Эд знал, что здесь его столичные манеры некому оценить, однако вежливо дождался, пока спешатся Индабиран, затем Одвелл, только тогда спешился сам — и с размаху вступил ногой в коровью лепёшку. Он выругался, отступил и повозил подошвой по земле. Кто-то взял у него повод коня — Эд даже не обратил внимания, кто именно, он всё ещё возился с сапогом.
— Молог задери, — пробормотал он, — хоть бы соломы постелили…
Кто-то наступил ему на ногу и тут же отскочил. Полдюжины лошадей создали некоторую толчею. Раздались резкие командные выкрики Индабирана, ворчание Пейревана, отрывистая ругань солдат.
— Катарина! — орал лорд Никлас. — Катарина, где ты, дура?! Так-то встречаешь дорогих гостей?
Эд краем глаза заметил спешащую к ним женщину — судя по небогатому, но благородного покроя платью красно-оранжевых цветов и окутывавшему голову покрывалу, хозяйку замка. Она что-то говорила, но голос её был слишком тих, чтобы Эд мог разобрать слова, а лицо — слишком неподвижно, чтобы по нему можно было понять, оправдывается она, извиняется или приветствует гостей. Эд успел подумать только, что она красива, и мысленно воззвал к Светлоликой Гилас с отчаянным упрёком, ропща, что приходится представать перед дамой с коровьим дерьмом на сапоге. По счастью, пока что между ним и нею было достаточно людей и лошадей; Эд схватил за рукав ковыляющего мимо слугу.
— Эй, любезный, дай-ка мне что-нибудь… — начал он — и осёкся.
И почувствовал — это: всё вдруг стало далеко, бесконечно далеко, смолкли крики, конское ржание, блеянье овец, далёкий стук кузнечного молота и брань — всё исчезло в один миг, перестало быть важным, никогда не было важным. Важным было только одно, только это — единственный миг.
— Олпорт, — сказал Эд. — Здравствуй, Олпорт. Помнишь меня?
Замковый дурачок Эвентри ничуть не изменился с годами. Ему по-прежнему было лет сорок на вид, у него всё так же были глубокие проплешины в реденьких волосёнках, но он упорно не лысел окончательно — казалось, он как родился с этими проплешинами, так и помрёт. И лицо всё то же, ни единой новой морщинки, и ни на йоту не больше мысли в больших круглых глазах, всегда влажных и почти всегда равнодушных.
Они и сейчас остались равнодушными.
Олпорт его не помнил.
Ну ещё бы — двенадцать лет всё-таки…
«Не трогай его. Оставь… Или тронь. Тронь, говори с ним. Скажи ему».
Это был голос Алекзайн в его голове — как обычно, хотя Эд знал теперь, что с ним говорила вовсе не Алекзайн. Да это и не имело значение. Не имело значения даже то, что именно она сказала.
Главное —
Эд всё ещё держал дурака за рукав. Тот стоял, скособочившись, высоко задрав левое плечо над правым, и всё равно они были почти одного роста.
— Меня не помнишь, — сказал Эд. — А кого помнишь? Анастаса — помнишь? Адриана? Бертрана?
— Бертра-ана, — протянул дурачок, и слабая искра удовлетворения блеснула в его глазах. Эд знал, что это ещё ни о чём не говорит: Олпорт всегда повторял последнее слово, которое слышал. Но он всё равно перехватил руку дурачка повыше локтя и сжал — сильно, но не больно. И повторил:
— Бертрана. Помнишь? Анастас, Адриан, Бертран. Они давали тебе яблоки. Ты помнишь яблоки?
— Яблоки! — с восторгом повторил дурак.
Да, точно. Он всегда их любил.
— Ты видел кого-нибудь из них, Олпорт? Видел Анастаса, Адриана, Бертрана? Видел?
Это было бесполезно. Олпорт никогда не отвечал на вопросы. Эд знал это — и всё равно спрашивал. Он должен был только спрашивать. Ответы ему были ни к чему.
— Если ты увидишь кого-то, кого-нибудь, Анастаса, или Адриана, или Бертрана, ты скажешь ему про яблоки? Скажешь про яблоки, Олпорт?
— Яблоки! — закричал дурак, и искра безумной, дикой радости полыхнула в его глазах, на долю мгновения сделав их ясными и живыми. — Яб-ло-о-ки-и-и!
— Что там такое?
Кузнечный молот звенел где-то далеко и глухо, и тысячи его крохотных братьев колотили в виски Эда. Он почувствовал, что улыбается, улыбается этому грохоту в висках, этой боли.
— Яблоки, Олпорт. Прости меня, ладно? — прошептал он и разжал руку.
И лишь только он сделал это, замковый дурак Эвентри повалился навзничь. Повалился и остался лежать, глядя на него широко распахнутыми пустыми глазами.
— Снова этот дурень орёт?! — рявкнул лорд Индабиран, протолкавшись наконец к ним. В руке он сжимал плеть, которой не преминул огреть застывшего у ног Эда дурачка. Тот завалился набок, но подняться не попытался. Эд заставил себя вскинуть взгляд — и увидел, что вокруг них образовалось довольно внушительное свободное пространство. Некоторые из слуг бросили работу и сбежались посмотреть, как лорд будет пороть идиота — похоже, это зрелище они очень любили. «Хлеба и зрелищ», — машинально подумал Эд. Большего они никогда не попросят.
— А ну вставай, козлиное дерьмо, подымайся, бестолочь, а ну как на живодёрню тебя! — орал лорд Никлас, охаживая бока Олпорта кнутом. Он был явно недоволен толкотнёй во дворе и недостаточно торжественным приёмом, оказанным ему и его высоким гостям, потому обрадовался поводу отвести душу. Никто ему не мешал. Эд тоже не мешал. Он не имел права вмешиваться — только не теперь.
— Ну ладно, Никлас, довольно, — раздался наконец голос лорда Одвелла, такой же сухой и хлёсткий, как удары бича, которыми сыпал Индабиран. — Извинись-ка лучше перед нашим другом Эдвардом.
Лорд Никлас с шумом выдохнул, занесённая для удара рука дрогнула и опустилась. Рывком отвернувшись от скорчившегося на земле идиота, он оказался лицом к лицу с Эдом. В его глазах было искреннее раскаяние.
— Я приношу свои извинения, сударь. Надеюсь, он не успел оскорбить вас. Если так, я велю забить его до смерти, и если вы соблаговолите присутствовать при…
— Если меня кто и оскорбил, — сказал Эд, — то это ваша корова, насравшая посреди двора и изгваздавшая мне сапог. Я был бы, разумеется, весьма польщён, если бы вы велели забить её до смерти на моих глазах, но, увы, не знаю, какая именно из ваших коров нанесла мне оскорбление. А требовать у вас заколоть всё поголовье не чувствую себя вправе.