Течет река Эльба

Киреев Алексей Филиппович

Потом Бригитта и Прохор направились в глубь зоопарка. Остановились возле большого манежа. Здесь должен был начаться аттракцион, и, говорят, необычный, интересный. Немецкого зрителя на мелочах не купишь. Ему подавай остренькое, с перчиком. Если канатоходцы — так без страховки, если клоунада, то с самыми настоящими пинками и пощечинами, если воздушные гимнасты, — значит, под самым куполом и без сетки.

Из ворот слоновника верхом на слоне выехал погонщик. Несмотря на жару, он был в фетровой шляпе, в черной, похожей на халат мантии,

с белым шарфом на шее. Он торжественно поднял руку, приветствуя зрителей, а зрители приветствовали его: очевидно, многие не впервой видят этого человека.

Погонщик похлопал слона Дика по ушам, он послушно изогнул хобот. Хозяин оперся на него, легко спрыгнул на землю, бросил в пасть Дику несколько кусочков сахару. Хлыстом он загнал слона на деревянный круг, заставил поклониться зрителям. Потом Дик взобрался на подставку, сделал стойку на задних, а затем на передних ногах, соскочил с подставки, грузно опустился на толстый, жирный зад.

Погонщик приблизился к слону. Тот неожиданно для всех выпустил из хобота мощную струю воды и окатил хозяина. Погонщик метнулся в сторону, зажал лицо руками, а зрители в ответ на шутку заразительно хохотали.

Немец, стоявший возле Бригитты и Прохора, сказал:

— Это пустяки, самое интересное впереди.

Погонщик снова хлыстом загнал Дика на деревянный круг, подошел к слону и обеими руками ухватился за хобот. Дик, попеременно переступая ногами, начал кружиться, и висевший на хоботе человек описывал дугу — раз, другой, третий. Вдруг слон, словно рассердившись, резко взмахнул хоботом, и погонщик, будто песчинка, отлетел в сторону. Сделав в воздухе сальто, он встал на ноги и захлопал в ладоши.

— Да это же цирк, — сказал Прохор. — Хорошо придумано!

— Цирк не цирк, а забава неплохая, — ответила Бригитта, прижимаясь к его плечу.

— И заключительный трюк, — объявил погонщик. — Кто хочет положить Дику в пасть свою голову? — обратился он к публике. — Даю тому тысячу марок. Вот они. — Погонщик пошел по кругу, вызывая желающего на манеж.

— Хоть миллион обещай — никто не рискнет, — сказала Бригитта и еще плотнее прижалась к Прохору. — Страшно!

— Пугает, — согласился с ней Новиков. — Кто ж пойдет на такое! Да и сам он вряд ли отважится.

— Значит, нет охотников? — спросил погонщик. — Тогда я тысячу марок кладу в свой карман. — Он поднял полу черной мантии, достал кошелек и сунул в него деньги. Похлопав бичом, он загнал Дика на помост, открыл слону пасть, бросил в нее сахар. Погладив Дика по шее, погонщик напялил на голову шляпу и сунул в пасть слону свою голову. Дик крепко стиснул хозяина за шею и закрутил в карусели.

— Что он делает?! — воскликнула Бригитта. — Оторвет голову!

— Не первый раз, — сказал немец-сосед. — Считайте, сколько оборотов сделает.

Прохор начал считать.

— Раз, два, три...

— До этого два раза обернулся.

— Шесть, семь... десять...

—

Задохнется человек, ей-ей, задохнется, — сказала Бригитта.

— На рекорд пошел, — сказал немец.

Погонщик хлопнул над хоботом руками. Дик остановился, открыл пасть. Хозяин как ни в чем не бывало вынул из нее голову, закричал:

— Кто еще хочет попробовать, выходи! — Погонщик сдернул с головы шляпу, поклонился публике. Бригитта заметила, что из его уха течет кровь. Она зажмурилась.

— Пойдем, Прохор, не могу.

Вышли в город, когда начало темнеть, сели в такси. Проехали по главным магистралям. Поужинали в небольшом ресторанчике. И теперь, уставшие, стояли посредине моста на Эльбе. Справа по набережной тянулась цепочка ярких электрических фонарей, слева в сквере играл эстрадный оркестр, впереди, наверное, на мачте какого-то суденышка виднелся ярко-красный огонек, похожий на огонек одинокой в ночи папиросы.

— А как там Бантик и Кленов поживают? — спросила Бригитта и выпустила из рук небольшой камешек. Она мгновение провожала камешек глазами, но тут же потеряла: темная летняя ночь проглотила его.

— Добрые хлопцы, — ответил Прохор. — С такими не пропадешь. Жаль, что скоро увольняются в запас.

— Кленов серьезный, как ты, — сказала Бригитта.

— Так уж я и серьезный, — запротестовал Прохор. — Скучный, значит?

— Нет, зачем же. Я люблю серьезных.

— У нас профессия такая — серьезности требует. — Прохор повернулся к Бригитте. — А человек я, как все, обыкновенный.

Бригитта тряхнула головой.

— Раз я люблю, значит, необыкновенный. — Она взяла его большую ладонь в свои маленькие тонкие руки, прижала к груди. — Необыкновенный ты мой.

Прохор привлек к себе Бригитту и поцеловал.

— Не устала?

— Немного.

— Может, пройдем в скверик, посидим.

— Там шумно. Лучше здесь. — Бригитта наклонилась через перила. — Смотри, пароходик как запоздал!

Под мостом действительно прошлепал колесами старый небольшой пароходик, протяжно загудел.

— Как твоя мама себя чувствует? — спросил Прохор.

— В Бромбахе отдыхает. Поправилась, пишет.

— Будет работать?

— Разве она откажется от любимого дела. Ребятишки для нее все. Прохор... Я хотела тебе сказать... — Бригитта положила руки ему на плечи. — Ты помнишь наш разговор возле пруда.

— Помню... — Он взял ее ладони в свои.

— Я согласна стать твоей женой, — еле слышно прошептала она.

Прохор ничего не ответил. Он лишь привлек к себе Бригитту и начал целовать ее глаза, щеки... А там внизу, под мостом, текла Эльба, глубокая и полноводная река, текла спокойно, величаво, как текут и наши, русские великие равнинные реки, которые часто грезятся Прохору во сне, о которых, как и о своей родной Оке, он тоскует до боли в сердце.

— У нас будет сын.

— И дочь, — подсказала Бригитта.