Техника игры в блинчики
Шрифт:
В Севилью Олег вернулся накануне ночью. Добрался до отеля, поднялся в номер и не нашел в себе сил даже на то, чтобы принять душ. Выпил залпом полстакана рома, по случаю оказавшегося под рукой, и, не раздеваясь, рухнул в койку. Спал как убитый, без снов и сновидений. Проснулся в одиннадцать часов утра — не ровно, разумеется, а с минутами — полчаса принимал душ и брился, покуривая между делом и приканчивая так некстати подвернувшийся вчерашний ром. Потом вспомнил, что ничего не ел уже почти двадцать часов, но было поздно: в голове поплыло, и пришлось делать над собой немалое усилие, чтобы
"Все устроится! — утешил Ицкович Шаунбурга, разнервничавшегося при виде непорядка в своей одежде. — Ну, и что, что штаны мятые? Без штанов было бы еще хуже!"
В ресторане, как ни странно, нашлись знакомые, так что принимать пищу в одиночестве не пришлось. За боковым столиком угощались дарами земли Испанской — щедрыми, надо отметить, дарами — два аса только что начавшейся войны: немецкий и испанский. Полковник Эберхард Грабман, судя по последним сообщениям, сбил то ли три, то ли даже четыре республиканских самолета, а капитан Гарсиа Мурато — пока всего лишь один, но тоже ходил в героях.
— Здравствуйте, господин журналист! — по-немецки приветствовал Баста полковник. — Идите к нам, мы с капитаном только начали.
"Вопрос, когда закончите?" — желчно подумал Олег, оценивая стол "братьев пилотов", похожий на натюрморт в стиле любимых и Ицковичем, и Шаунбургом малых голландцев.
— Салют! — ответил Олег на приветствие летчика и изменил направление движения.
Делать нечего, придется "составлять компанию".
— Добрый день! — вежливо поздоровался щеголеватый испанский офицер, поднимаясь навстречу Ицковичу.
— Меня зовут Себастиан Шаунбург, — напомнил Олег, оценив выражение тревоги и сожаления, появившееся в глазах пилотов. Помнить имя какого-то немецкого репортера, они, разумеется, не обязаны, так что, как говаривали древние римляне, ad impossibila nemo tenetur…
— О! — ответил с улыбкой немец. — Точно. Фон Шаунбург… Вы ведь баварец? Мы перешли на "ты"?
— Нет, — покачал головой Олег и сел за стол. — Мы не перешли на "ты", но я баварец.
— Очень приятно, — как-то невпопад сказал испанец, возвращаясь на свое место. Похоже, он был уже прилично "подшофе".
— Мне тоже, — кивнул Олег.
— Выпьете? — спросил Грабман. Внешне он был типичным пруссаком. Во всяком случае, в воображении Олега, разбавленном памятью Шаунбурга, северные немцы представлялись именно такими.
"А куда я денусь?"
— Выпью.
И понеслось.
У летчиков продолжался пусть и кратковременный, но отпуск, и оба были не против расслабиться, а пьют немцы и испанцы, как выяснилось, одинаково хорошо. Если умеют, разумеется. Но эти двое умели.
— Вчера наши бомбили Гетафе, — сообщил полковник под ветчину
— Гетафе? — переспросил Олег, прожевав кусок сухого и солоноватого хамона. — Что это? Это место? Где оно?
— Это аэродром красных, — объяснил капитан. Он совсем неплохо владел немецким. Во всяком случае, Олег понимал его без затруднений. — В районе Мадрида.
— И? — Олег поднял рюмку салютуя своим сотрапезникам. — Мне будет, о чем написать?
— Мы потеряли два бомбардировщика, — построжел лицом оберст. — Вряд ли в "Эйер Ферлаг" будут рады таким новостям.
— Я не печатаюсь в "Фелькишер беобахтер", — покачал головой Олег.
— Так вы не из… — по-видимому, полковник хотел сказать "этих", но удержался. В 1936 году многие стали уже более осмотрительными, чем в тридцать третьем или тридцать четвертом.
— Я пишу для "Берлинер тагеблатт" и "Франкфуртер цайтунг", — не меняя выражения лица, объяснил Олег.
— Работаете на евреев? — усмехнулся — не без горечи, как заметил Баст — пруссак.
— Кто бы говорил о евреях, — парировал Шаунбург. — Ходят слухи, что этот ваш Вильберг сам мишлингер.
— Оставьте Гельмута в покое, — поморщился Грабман. — Он отличный командир.
— Это как-то связано? — заинтересованно прищурился Баст.
— Прозит! — предложил понятливый испанец, поспешивший вывести их беседу из опасного тупика.
— Прозит, — с явным облегчением поддержал тост полковник.
— Прозит, — не стал спорить Шаунбург.
Выпили. Закусили, в неловком молчании перемалывая челюстями нежную телятину, тушеную с мятой и пряностями.
— Как считаете, Себастиан, — спросил, наконец, испанец. — Снова начинается кризис?
Ну, конечно, он имел в виду череду девальваций, как раз прокатившихся по Европе. 2 октября Франция девальвирует франк, а сегодня с утра — если верить газете попавшейся на глаза Шаунбургу по дороге в ресторан — тот же финт проделала со своей лирой Италия. История обещала быть…
— А он разве уже закончился? — удивленно поднял бровь Баст.
Когда подали коньяк и кофе, собеседники уже порядком "разогрелись", но трое из троих умели держать и более крепкие удары природы. Внешне все выглядели вполне вменяемыми, но тема разговора стремительно скатывалась в бред.
— Я уверен, что это хитрый трюк коммунистов! — заявил испанский пилот, проглотив очередную порцию великолепного французского коньяка. — Где Троцкий, там революция. Москва пытается отвлечь наше внимание! В конце концов, мы-то знаем: здесь, в Испании, коммунисты и поумовцы входят в одно правительство…
— Начитались "Фелькишер Беобахтер"? — усмехнулся Олег.
— А кого читаете вы? — поинтересовался оберст, разливая коньяк по рюмкам.
— О, — улыбнулся Олег. — Во-первых, я пишу, а не читаю, а во-вторых, когда мне все-таки приходит охота узнать чужое мнение, я читаю и правых и левых. А один мой знакомый перевел мне полемику, возникшую по поводу процесса между двумя русскими эмигрантскими газетами. Одна, кажется, называется "Возрождение", а вторая — небезызвестный "Социалистический вестник".