Телестерион. Сборник сюит

Киле Петр

Е к а т е р и н а. Он любил тебя, как Данте Беатриче, или Петрарка Лауру?

К е р н. Пушкин не был столь постоянен. Вообще о женщинах он был невысокого мнения, исключая женской красоты. И Мадонны.

Е к а т е р и н а. Это же уже из сферы религии.

К е р н. Нет, для него это из сферы поэзии. Впрочем, и с Мадонной при всем своем возвышенном отношении к ней как верующие он мог отзываться непочтительно.

Е к а т е р и н а. Ты имеешь в виду «Гавриилиаду»?

К е р н. Ты читала?

Е к а т е р и н а. Когда любишь Пушкина, доходишь и до его юношеских шалостей. У воспитанниц, из избранных, разумеется,

это целый ритуал посвящения в святая святых поэзии и жизни.

К е р н. Боже!

Е к а т е р и н а. Ведь воспитанниц готовят к свету, а не к жизни в мещанских семьях. У красивых барышень находятся опекуны или родственники еще до выпуска.

К е р н. Это я знаю.

Е к а т е р и н а. Красивой не слыла, но и ко мне подступались. Я предпочла продлить свое пребывание в институте, получив право остаться как воспитательница. Но, увы, болеть воспитательнице нельзя.

К е р н. Тебя надо увезти в наши теплые края, в Лубны.

Е к а т е р и н а. А Михаил Иванович грезит Италией.

К е р н. Увы! Он несвободен и совсем не хлопочет о разводе.

Е к а т е р и н а. Почему?

К е р н. Это дело у нас в ведении Синода и почти безнадежное. Поэтому не всякий решится начинать его.

Е к а т е р и н а. Безнадежно?

К е р н. Думаю, да. Без вмешательства государя это дело не проходит быстро, а Михаил Иванович не поладил с ним, отказавшись от должности капельмейстреа Певческой капеллы.

Е к а т е р и н а. Но он весел и пишет романсы под общим названием «Прощание с Петербургом».

К е р н. Значит, он думает о поездке за границу, по настоянию матери.

Е к а т е р и н а. Евгения Андреевна делает все, чтобы нас разлучить.

К е р н. Вас разлучает Синод.

Е к а т е р и н а. Но вы же, мама, с Александром Васильевичем пренебрегли Синодом и счастливы!

К е р н. Твой отец отказывает мне в разводе уже 15 лет, и Синод на его стороне.

Е к а т е р и н а. Значит, и мы можем пренебречь Синодом.

К е р н. Тсс! Мы с тобой легко бы могли внушить эту мысль Глинке, даже без слов, но не станем этого делать. Пусть сам принимает решения. А ты еще подумаешь. В сердечные дела бесполезно вмешиваться, только хуже будет. Синод этого не понимает.

Е к а т е р и н а. До Синода далеко. Евгения Андреевна не столь разумна, как ты.

К е р н. Не надо нас сравнивать. Мы люди разных поколений.

Из импровизаций у окна все отчетливее проступает сложная, прерывистая мелодия романса «Я помню чудное мгновенье…», а с нею и слова, словно годы — в 12 лет — наложили свой причудливый отпечаток. Не поют ли во времени эту песню поэт и музыкант одновременно?

В томленьях грусти безнадежной, В тревогах шумной суеты, Звучал мне долго голос нежный И снились милые черты. Шли годы. Бурь порыв мятежный Рассеял прежние мечты, И я забыл твой голос нежный, Твои небесные черты. В глуши, во мраке заточенья Тянулись тихо дни мои Без божества, без вдохновенья, Без слез, без жизни, без любви. Душе настало пробужденье: И вот опять явилась ты, Как мимолетное виденье, Как гений чистой красоты. И сердце бьется в упоенье, И для него воскресли вновь И божество, и вдохновенье, И жизнь, и слезы, и любовь.

Мать и дочь невольно заглянули в гостиную, Глинка вскочил на ноги.

К е р н. Вы собираетесь уехать?

Г л и н к а. Матушка изъявила мне свое позволение и даже совет уехать за границу.

Глинка закинул голову по еще детской привычке казаться выше ростом, либо просто видеть дальше. Екатерина Керн опустила глаза, чтобы скрыть свою досаду: Евгения Андреевна хочет разлучить их. В это время Анну Петровну позвали на в детскую.

Г л и н к а (снижая голос). У меня есть план. Поскольку теплый климат необходим как для меня, так и для вас, мы уедем в Италию.

Е к а т е р и н а. Мы?

Г л и н к а (заиграв нечто увлекательное, торжественно, будто просил у барышни ее руки, а сердце было ему отдано). Позвольте увезти мне вас в Италию!

Е к а т е р и н а (закрывая глаза). Это сон! Упоительная мечта!

Глинка вскочил и поцеловал девушку, она отвечала ему, как во сне, но, пробудившись, вздрогнула.

Но ведь на это не согласится ваша матушка, а без ее согласия вы на такой шаг не решитесь.

Г л и н к а (усаживаясь за фортепиано). Ради вас, ради нашего счастья я могу решиться на все, что угодно.

Музыка выразительнее слов подтверждала это.

Е к а т е р и н а. Как! В самом деле?! Но я-то не посмею и думать. В семье моей неладно, как я себя помню. А теперь еще все сложней.

Г л и н к а. Они любят друг друга так искренне, так нежно…

Е к а т е р и н а. Как дай нам Бог любить друг друга?

Г л и н к а. Да!

Целый каскад звуков сопровождает его краткое подтверждение.

Е к а т е р и н а (заламывая себе руки). Но вам необходимо обрести свободу.

Г л и н к а. В наше время это почти невозможно. (Раздаются трудно переносимые звуки, как если бы после грома и молнии наступила кромешная тьма.) От меня потребуют веских доказательств неверности моей жены, что трудно достать. А если привлекут к разбирательству ее любовника, а он богат, он откупится, и духовные власти меня же обвинят во всем. Расторгнуть брак не удастся, это долгая тяжба.