Телестерион. Сборник сюит

Киле Петр

Входит Липа.

Л и п а Ты репетируешь? Слова уж очень Знакомы, но с какой же это пьесы? М а р и я Ф е д о р о в н а Ах, не играю я. Здесь жизнь моя. Студенческая сходка. Это в праздник. Нет, пей, гуляй, но рассуждать не смей. Казаков насылают на студентов — Нагайками пройтись по головам… И аресты, и высылки в Сибирь Всех тех, кто выразил протест хоть как-то За честь свою, теснимый лошадьми.

Л и п а Да, помню, как забегала в слезах Красавица-актриса хлопотать… М а р и я Ф е д о р о в н а Впервые горе мне стеснило грудь, Да так: я обезумела, пожалуй, И обратилась в хлопотах своих — К кому же? Да, зачинщику расправы. "О генерал! Повинна юность в чем? Какое преступленье совершила?" Болеть душой за будущее наше — Забота беспокойная и счастье, И тем нежданней бедствия, что власть Безумно множит, как родитель-изверг, Нагайкой добиваясь послушанья. С каким злорадством выслушал меня Виновник беспорядков, усмиритель В одном лице; он думал, победил, Навеки водворил в первопрестольной Порядок благостный, угодный Богу, То бишь царю; он взял его к себе, — А дядя поплатился за кого, Ему и невдомек? Найти опору В ничтожестве со страшными глазами? Л и п а Как заливалась ты слезами, помню… (Разносится звонок, она уходит.) М а р и я Ф е д о р о в н а Одна ли я? В Москве была ль семья, Где слез не пролили, хотя бы в тайне? На сцене я еще держалась, верно, Да публика внимала, затаив Дыхание; но нервы никуда; Приду к себе, и слезы в три ручья. Казалось, сил уж нет, но невозможно Спектакль отменить; пора на сцену, И снова я Ирина, юность, грезы И взрослость, и усталость до тоски, Так жизнь пройдет. Зачем? И почему? Что давит жизнь, цветущую, как май, Среди трущоб и в роскоши дворцов? Мне удалось отбросить то, что давит, По крайней мере, я свободна, да, Среди рабов труда и роскоши, Единой цепью скованных от века.

В гостиной Серов, выходит Горький; Липа возвращается.

Л и п а Пришел Серов, и Горький занял позу… Ах, ничего, поплачь, а то в глазах, Как в небе чистом выше облаков, Нависших низко, молнии сверкают, — Гроза сухая — мне страшнее слез. М а р и я Ф е д о р о в н а Поплачу — станет легче, как бывало? О, не теперь, уж слишком много горя! Но есть отчаянная радость в нем. Благословленная свобода! Это — Как небо и земля в весенний день, С могучим ледоходом на реке, И все в движении под вешним небом — Дома, дворцы, чертоги богачей И темные окраины рабочих, Где труд вселенский, как предверье Ада, Хотя в церквах им обещают Рай. Да есть ли Правда на земле, иль в небе? Нет, ныне я не плачу. Не дождутся. Глупа была. Прошло всего два года. Два года? Но каких! Вся жизнь в России Переменилась, к худу иль к добру? Как гнет растет, но и свобода тоже. Брожение выходит через край. Как море в бурю, грозная стихия, Из недр ее и вышел мир земной, Неведомое новое пред нами… Л и п а Мир светлый, чистый, как в глазах детей, И верится легко нам после мук? М а р и я Ф е д о р о в н а Как хорошо: не нужно все таиться От той, что облегчает мне заботы О доме; добрая душа, ты с нами; А сестры мало что и знают, кроме Моих концертов в пользу всех гонимых. Л и п а Ну, этим ныне все увлечены. М а р и я Ф е д о р о в н а Да, да, но только здесь уж не игра, Запахло всюду порохом и кровью. Ну, словом, коль меня засадят или Сошлют куда, ты сестрам расскажи… Тут нет вины Алеши, я сама — Еще до встречи с ним, еще до сцены Вступила я на путь, каким Россия Давно идет, еще от декабристов, К свободе, к новой жизни, к высшей правде.

В гостиной Серов за мольбертом, Горький на диване.

С е р о в. Нет, я все-таки не понимаю, как царь решился, вместо совещательной Думы, дать России конституцию?

Г о р ь к и й (раскашлявшись и вскакивая на ноги). Конституцию?! Так вы и поверили? Да в манифесте 17 октября практически нет ничего нового по сравнению с манифестом от 18 февраля, когда после убийства князя Сергия Никола с перепугу заявил об усовершенствовании государственного устройства — на незыблемых основаниях, то есть самодержавия. А сейчас он напуган еще больше. Стачки и забастовки в городах бьют скорее по карманам капиталистов и самих рабочих. Крестьянские бунты куда опаснее. Ведь Россия — крестьянская страна. А тут из-за этой проклятой войны, — вот уж нет худа без добра, — вся армия в миллион солдат застряла в Маньчжурии. Нет войска подавлять бунты, вспыхивающие то тут, то там по всей России, а в Прибалтике уже введено военное положение. Между тем и в войсках начинается брожение. С заключением мира солдаты рвутся в Россию, многие подлежат демобилизации, а не тут-то было: бастуют железные дороги по всей империи, в Сибири узловые станции в руках революционеров.

С е р о в. Даже так!

Г о р ь к и й. И может случиться так, армия, униженная поражением в Маньчжурии — из-за бездарных генералов его величества, доберется до России с революционными лозунгами, и тогда Николе, зачинщику нелепой войны, уж как пить дать, снесут голову.

С е р о в (с улыбкой, не без сарказма). Гм, гм. Вы уж увлекаетесь. Впрочем, кто сегодня не увлекается. Свобода всем кружит голову. Но, боюсь, из всего этого ничего хорошего не выйдет, кроме пролития крови, тем более что власть имеет к этому склонность. Ей дайте только повод — и прольется море крови.

Г о р ь к и й. В этом море власть имущие и утонут. Нас много, а их всего горстка. Горстка песка.

С е р о в (возвращая жестом Горького к месту и приступая к работе). Может статься, нам удастся сегодня закончить. Даже не верится. Я же предупреждал вас: работаю медленно.

Г о р ь к и й. Нет, вы работаете очень быстро и решительно, и все у вас получается разом, но взыскательность ваша почти пушкинская.

С е р о в. Тсс!

Разносится звонок; Липа впускает кого-то и уводит в кабинет Горького, куда уходят Мария Федоровна и Горький.

Л и п а (входя в гостиную). Валентин Александрович, не хотите чаю?

С е р о в (рассматривая газету). "Новая Жизнь". Издательница М.Ф.Андреева. Это кто?

Л и п а. Она самая.

С е р о в. Как! Ну, видимо, заместо Горького.

Л и п а. Конечно, Мария Федоровна за него пойдет и в огонь, и в воду, но сама она знает, что делает.

С е р о в. Красавица и актриса — это мило, но серьезно? А, впрочем, это чувствуется. И голос особенный. Но как передать это красками? Невозможно!