Тельняшка — моряцкая рубашка. Повести
Шрифт:
— Меня зовут Валентином Антоновичем, — сказал Лисунов. — Значит, токарем хочешь стать, а слесарное дело тебе не по душе? Самолётом залюбовался? Так?
Володя уже знал от Миши, что свой станок он называет самолётом. Тогда, во дворе, рассказывая о своей работе, Миша объяснил Володе, почему дал станку такое прозвище. Быстрый станок, точный, сильный и красивый. Как самолёт.
— Точно, токарем хочу! — воскликнул Володя и подумал: «Как это Валентин Антонович угадал мои мысли?»
— Токарем ответственность большая. — Лисунов в упор посмотрел на Володю,
Он протянул мальчику напильник и показал, как с ним обращаться, как зажимать тиски, как стоять у станка.
— Я подойду к тебе через несколько минут, — сказал мастер. — Только не гнись. Стой прямо. Не налегай так на напильник: он должен двигаться совсем легко, как бы сам собой. И не качай его туда-сюда. Это ведь не рычаг. Прямо держи. Слышишь, Володя?
— Да, Валентин Антонович…
Лисунов ушёл. Володя двигал напильником взад и вперёд, взад и вперёд. Это казалось ему очень надоедливым и однообразным. Очень скоро начала ныть спина, потом заныли руки: в кистях, в пальцах, в локтях.
Но Володя продолжал работать.
Спустя час подошёл Лисунов:
— Что, Володя, хочешь разогнуться, расправить руки?
— А вы, Валентин Антонович, почему знаете?
— Что ж, думаешь, у меня первого дня в работе не было? И я это хлебнул. Поноет спина, поболят руки. Без этого не обойтись! У твоего отца и присказка была на этот счёт: «Руки делают, а спина отвечает». Не слыхал?
— Не слыхал.
Мастер взял в руки кусок железа, шероховатый, как небритые щёки, и внимательно его осмотрел. С одного бока железо было гладким, как чисто выбритое лицо. Лисунов провёл пальцем по этой стороне и сказал:
— Вот и отлично опилил. Устал, Володя? Ничего! Завтра будет работаться легче. А там, глядишь, о токарном станке можно будет подумать. Там, брат ты мой, главная у нас работа. Хотя и без молотка жить нельзя. Серп и молот — наш герб. Верно я говорю?..
В первый день Володю отпустили домой после перерыва. Он проработал только полсмены. Но, боже мой, как болела спина, плечи, руки и ноги! И к тому же очень хотелось есть и спать.
— Ну, до свидания, до свидания, — говорил на прощание Лисунов, снова забрав Володину руку в свою. — Что болит — не беда: мышцы, брат ты мой, в рост пошли. Силушка у тебя прибавится. Ну, до завтра, сынок.
У самого выхода из цеха Володю догнал Миша и сунул ему в руку кусок мягкого, чуть тёплого ржаника. Запах хлеба так и ударил Володе в нос.
— Зачем это? — спросил он Мишу.
— Бери и не спрашивай. Я сейчас в столовку бегу. Там нам ещё такой же дадут. А в первый день работы всегда больше есть хочется. Сам испытал.
И, обогнув Володю, выбежал во двор.
ПУСТОЙ ПОЧТОВЫЙ ЯЩИК
Воздушной волной в комнате Ратиковых выбило оконное стекло. Купить стекло было негде. Володя забил часть окна фанеркой от старого ящика. В комнате стало сумеречно, и от этого казалось ещё холоднее. Батареи центрального отопления были ледяными, а маленькую печку-буржуйку топили только раз в день, и тепла-то она давала чуть, на час-два, не больше.
Холодно и голодно было в те годы в Москве. Но Ратиковы, все трое, даже маленькая Ната, редко жаловались, стараясь не показать друг другу, что тяжело. Страшнее холода и голода была неизвестность. Писем от отца всё не было.
Натка просила чуть не каждый час то маму, то Володю:
— Посмотри в ящике.
Ей говорили:
— Так смотрели же!
— А ты ещё посмотри.
— Почтарка так часто не ходит. Утром была, теперь только вечером будет.
Наташа не сдавалась и говорила:
— А ты всё равно посмотри…
Володя ненавидел этот пустой, холодный чёрный ящик. Ему казалось, что ящик его враг. Ну что стоит этой пустой и чёрной коробке хоть один разок осветиться маленьким белым треугольничком письма?! Нет, ящику нет дела до Володи, до мамы и Натки, которая теперь плачет, когда не хотят каждый час бегать за письмом. Володя-то знает, что плачет она не потому, что не пошли к ящику, а потому, что знает: нет там письма. Но оттого, что он всё понимал, легче не было.
Меньше всего говорила о письме с фронта Галина Фёдоровна. Она писала мужу на полевую почту почти каждый день. Но ответа не было и не было.
Однажды Володя принёс с завода газету и сказал:
— Смотри, мама, что написано!
А в газете было написано, что отделение младшего командира Н-ского сапёрного батальона Ратикова сумело выполнить трудную задачу, поставленную командованием, — сохранив живую силу и технику, перешло затем в наступление.
— Это же про папу, про папу! — возбуждённо повторял Володя.
Галина Фёдоровна не была так восторженна. Она сказала:
— Почему же нет писем?
И вот тогда-то она написала на конверте вместо фамилии «Ратиков» — «Командиру части от жены М. Т. Ратикова». На это её письмо пришел ответ.
Ах, лучше бы этого ответа не было!
Что пересказывать эти горькие строчки письма? Они укладывались в три слова: «Пропал без вести».
Когда Галина Фёдоровна вынула из ящика это письмо, рядом с ней стоял Володя. И они вместе решили: «Наташе ничего не говорить». Решить-то решили, почти месяц хранили эту тайну, а потом проговорились. Думали, что Наташа занята своими книжками-картинками, но она услышала эти три страшных слова: «Пропал без вести» — и спросила:
— Что это — «пропал без вести»?
— Ну и приставучая же ты, Натка! — сказал Володя.
Сказать сказал, а всё равно отделаться от неё не смог. Всё рассказал и объяснил.
И Наташка тут же вынесла эту новость в коридор — сказала Ольге Олеговне:
— А мой папа пропал без вести. Только Володя сказал, что это пока война, а как фашистов разобьём, вести придут и папа приедет.
— Как же, — Ольга Олеговна ухмыльнулась, — держи карман пошире!
— А это как? — удивилась девочка.
— А просто так… — Соседка развела руками. — Детка ты, детка…