Тело №42
Шрифт:
Так, наверное, написали бы в самиздатовской пародии.
Репутацию автора создает его текст. Чего ждать от главного врага Твардовского, борца с «Новым миром», ненавистника демократии и принципиального сталиниста? От писателя, занимавшего, по справедливому определению Википедии, консервативно-просоветские позиции?
Кочетов, однако, написал другой роман.
Сорок лет назад, в ноябре 1969 года, в журнале «Октябрь» завершилась публикация самой советской (радикально-советской, абсурдно-советской) книги за всю историю соцреализма. Это роман Всеволода Кочетова «Чего же ты хочешь?».
Мне кажется, что Кочетов написал ответ Булгакову. Полемическую, советско-коммунистическую версию «Мастера и Маргариты». Про то, как в Москву проник нечистый и чем это кончилось – посрамлением диавола, естественно. Тем более что роман Булгакова
Говорят также, что кочетовский роман был написан по прямому указанию КГБ как ответ на Пражскую весну. Однако в тех же органах считали, что события в Чехословакии были сдетонированы публикацией «Мастера и Маргариты». Слишком на многое замахнулась эта интеллигенция. Так или иначе, круг замыкается.
Конечно, это не пародия, не транскрипция, не версия. Это именно полемика, в некоторых узловых моментах отражающая первоначальный текст. Булгаковской стае Воланда, залетевшей в Москву, у Кочетова соответствует заезжая группа идеологических диверсантов во главе с исчадием ада Уве Клайбергом. Есть там и свой Коровьев, и Азазелло, и даже своя Гелла. Бедному и благородному Мастеру – носителю высшей правды и высшего дара, он же alter ego Булгакова – соответствует сытый и успешный писатель Булатов, авторское «я» Кочетова. У него тоже есть своя тайная Маргарита (переводчица Ия). Оба романа – Кочетова и Булгакова – явственно распадаются на два слоя. Роман как таковой, серьезный и «художественный», и роман-фельетон, агрессивный, резонерский, полный намеков и узнаваемых фигур. Разумеется, у Булгакова и фельетонная часть талантлива и ярка, а у Кочетова и «художественная» не шибко сильна, но важно не это – важен одинаковый принцип устройства книги.
Но самое главное – оба романа на одну тему: писатель и власть. Власть не отпускает ни писателя-героя, ни автора-создателя. Политические романы. Ну ладно Кочетов, ему сам Бог (то есть ЦК КПСС) велел быть политическим писателем, но ведь и у Булгакова (кроме, может быть, «Театрального романа») не отыщешь неполитических сочинений. Все они пронизаны отношениями автора и его героев с властью.
Кочетов – писатель плохой. Но ошибкою будет утверждать, перевертывая толстовский афоризм, что все хорошие писатели хороши по-разному, а все плохие – плохи одинаково. Ничуть не бывало. Другое дело, что в плохих писателях неинтересно разбираться. Но Кочетов явно выбивается из серого ряда. Он не серый. Он черно-бурый с красными прожилками. Коммунист и барин. Но хоть и барин – однако ненавистник русской почвы, истории, религии. Но при этом – борец с Западом. Вот этой смесью и интересен.
Его писательская (да и человеческая) судьба была трагична. Короткая справка: Кочетов Всеволод Анисимович (1912, Новгород – 1973, Москва). Член КПСС с 1944 г. Образование – сельскохозяйственный техникум. Был агрономом, рабочим, с 1938 г. – журналист, военный журналист. Наиболее значительные романы: «Журбины» (1952), «Секретарь обкома» (1961), «Чего же ты хочешь?» (1969). Главный редактор «Литературной газеты» (1955—1959) и журнала «Октябрь» (с 1961). 4 ноября 1973 года застрелился: онкологический диагноз плюс старинный русский недуг, и самое главное – оплеуха от родной партии. Пламенного коммуниста одернули грубо и презрительно. Не надо, товарищ Кочетов, преувеличивать, и упрощать тоже не надо– таков был общий тон рецензий в партийной прессе. Опубликованный в журнале роман номенклатурного автора отказались печатать отдельной книгой: случай в СССР беспрецедентный. Только в Белоруссии по чистой случайности вышло единственное издание, да и то в последний момент был сильно уменьшен тираж.
Евгений Попов писал: «Трагедия Всеволода Кочетова, простого человека из Новгорода, вознесенного на советский литературный олимп, заключалось в том, что он был на редкость настоящим советским писателем, о котором даже и не мечталось партии. Кочетов все воспринимал слишком всерьез…» В общем, рабоче-крестьянский паренек искренне верил в идеалы, в то время как Хрущев и Брежнев уже продавали коммунизм оптом и в розницу.
Трагедия Кочетова была в глубоком внутреннем разладе. Он хотел быть одновременно и советским, и писателем. А этого не получалось. Это вообще едва ли возможно. Это с трудом выходило у Шолохова и раннего Фадеева. Чего уж говорить о Кочетове. Оттого «советские» части всех его романов столь резко отличаются от «просто романных» частей. Это началось уже в «Журбиных», где ход заурядного, но добротного семейного романа постоянно прерывается грохотом риторики о роли организованного пролетариата в мировом движении к миру и прогрессу – такие вот разговоры за воскресным обедом в простой рабочей семье. Особенно хорошо это видно в «Секретаре обкома». Кочетову дается эротика. Он хорошо описывает поцелуй, сеновал, диван, темно-рыжие локоны на подушке, женское тело, свернувшееся под пледом, – видно, что всё это автору не чуждо. Но далее он пишет, к примеру, так: «Они подъехали к селению. На его окраине стояла разная сельхозтехника». Боже! Что значит, когда бывший агроном называет деревню «селением», а сеялки, бороны и тракторы – «разной сельхозтехникой»? Это значит, что его тошнит от этих материй, но он вынужден демонстрировать свою советскость, прослаивать семейные сцены партийно-производственными. В «Чего же ты хочешь?» эти пласты выглядят уже как разные жанры: до смешного скучная полемика и занятный авантюрный роман.
И в жизни Кочетов хотел быть одновременно пламенным коммунистом и преуспевающим литератором, богатым и причудливым человеком. У него была знаменитая на всю литературную Москву возлюбленная, интеллектуалка и отчасти диссидентка. Он громил «ревизионистов» в своих романах и статьях, а в жизни помогал им деньгами и импортными лекарствами. Он собирал старинный фарфор!
С этим фарфором вышла ужасная вещь. В романе «Чего же ты хочешь?» Кочетов изобразил, среди прочих ревизионистов, писателя-славянофила Владимира Солоухина, под именем Саввы Богородицкого. Этот Савва был омерзителен: называл царей-кровопийц по имени-отчеству, угнетал колхозников у себя на даче и жрал чеснок, так что воняло вокруг. Мало того, просил знакомого художника разрешения прийти к нему в мастерскую, когда тот обнаженную натуру пишет, – хотел на голую бабу поглядеть при свете.
Такого хамства Солоухин не стерпел, и однажды позвонил Кочетову прямо в дверь. Тот открыл. У здоровенного Солоухина была в руке тяжелая трость. Кочетов убежал и заперся в спальне. Солоухин переколотил тростью весь старинный фарфор, который стоял на стеклянных полках в гостиной, и ушел. Дело было утром. Кочетов вызвал машину и тут же помчался в ЦК КПСС. Но товарищи из ЦК брезгливо спросили: «А почему, собственно, вы не обратились в милицию, товарищ Кочетов?»
Это было даже хуже, чем разгромная статья в «Комсомолке». Это был конец. Дальше водка, рак, ружье.
Почему у alter ego автора фамилия Булатов? Кто-то считает, что это перевод с русского на русский фамилии «Сталин». Но не думаю, что Кочетов был столь дерзок, способен на такие посягновения. Булатов – это тень Булгакова в вывернутом воображении пламенного коллекционера. Булгакову Кочетов, наверное, очень завидовал. Шутка ли – тот лично общался со Сталиным. Политбюро неоднократно заседало по поводу «Дней Турбиных», а сам спектакль великий вождь смотрел, говорят, полтора десятка раз.
У Булгакова – Турбины, а у Кочетова – Журбины. Неужели опять случайное созвучие? У Булгакова отвергнутая вождем пьеса, у Кочетова – не принятый властью роман. Хотя то и другое писалось по верховному заказу.
Да ну! – скажут мне в ответ. Все эти мелкие схождения перечеркиваются одним: Булгаков поразительно талантлив, Кочетов умеренно бездарен. Вот и всё.
Но нет, не всё. Сходство на этом не кончается. У них общий демон – тоталитарная власть. Оба слишком привязаны к ней, оба не могут жить и творить без, вне, помимо нее. Для обоих литература – политика. Это может быть свойственно и гениям, и талантам, и посредственностям, и бездарям. Это убивает всех писателей – одинаково.
«Я хотел служить народу и жить в своем углу», – сказал Булгаков перед смертью. Не получается. Живя в своем углу, можно служить одной лишь литературе. Когда сознательно служишь народу, то непременно выходишь на политическую арену. По-настоящему, на века служить народу писатель может лишь постфактум. «Все мы народ, и всё лучшее, что мы делаем, есть дело народное», – записывал Чехов.