Тело в дело. Сборник романов

Блэк Роника

Через неделю меня перевели в другую психиатрическую клинику, те­перь уже на более долгий срок. Мне предстояло провести там три с лиш­ним месяца. К своему изумлению, я обнаружил там все того же психиат­ра. Ничего удивительного, объяснил он мне, оказывается, здесь его постоянное место работы. Помощью жертвам теракта он занимался вре­менно, он на ней в некотором роде специализировался: ему уже доводи­лось работать в аналогичном пункте, созданном после взрыва на стан­ции метро Сен-Мишель.

Его манера говорить отличалась от обычной болтовни психиатров, он был сносен. Помнится, он внушал мне, что надо «освободить себя от привязанности»: попахивало буддизмом. Что мне освобождать? Я сам привязанность. Будучи существом эфемерным, я, соответственно своей природе, привязался к тому, что эфемерно, – тезис не нуждался в ком­ментариях. А будь я вечным, добавил я для поддержания беседы, непре­менно привязался бы к чему-нибудь вечному. С теми из пострадавших, кого преследовали кошмары и страх смерти, его метод якобы хорошо срабатывал. «Это не ваши мучения, в действительности вы не страдаете; это призрачная боль, она существует лишь в вашем воображении», – го­ворил он им, и люди в конце концов верили.

Трудно сказать, когда именно я стал понимать, что произошло, со­знание возвращалось короткими вспышками. А потом наступал долгий период – по правде говоря, такие периоды бывают и сейчас, – когда Ва­лери и не думала умирать. Одно время я мог растягивать его до беско­нечности без малейших усилий. Помню, когда впервые возникли труд­ности и я по-настоящему ощутил бремя реальности: это случилось сразу после визита Жана Ива. Встречу с ним я перенес тяжело, он оживлял воспоминания, от которых мне трудно было отмахнуться; прощаясь, я не сказал ему, чтоб он заходил еще.

Приход Мари Жанны, напротив, принес облегчение. Она говорила мало, рассказала, что делается на работе; я сразу объявил ей, что не со­бираюсь возвращаться, потому что переселяюсь в Краби. Она молча кивнула. «Не беспокойся, – сказал я ей, – все будет хорошо». Она посмо­трела на меня с сочувствием; странно, но, кажется, она мне поверила.

Самой тяжелой была, конечно, встреча с родителями Валери; психи­атр, по-видимому, объяснил им, что у меня случаются периоды

непри­ятия действительности

, – в результате мать Валери рыдала почти без ос­тановки, отец тоже чувствовал себя неловко. Они пришли, кроме всего прочего, уладить некоторые практические вопросы, принесли чемодан с моими вещами. Они полагали, что я не собираюсь возвращаться в квартиру в XIII округе. «Разумеется, разумеется, – сказал я, – там видно будет»; и мать Валери снова заплакала.

В больнице жизнь течет сама собой, человеческие потребности в основном все удовлетворены. Я снова стал включать «Вопросы для чемпиона», это единственное, что я смотрел, новости меня теперь не интересовали нисколько. Другие проводили перед телевизором целые дни. Меня это не привлекало: слишком мелькает. Я считал, что если сохранять спокойствие и думать как можно меньше, то все в конце концов уладится.

Однажды апрельским утром я узнал, что, оказывается, и впрямь уладилось и что меня скоро выпишут, каковое обстоятельство я воспринял скорее как осложнение: придется искать комнату в гостинице, в нейтральной среде. Хорошо хоть, у меня были деньги.

– Надо видеть все с лучшей стороны,– сказал я медсестре. Она удивилась: я заговорил с ней впервые.

Против неприятия действительности, объяснил мне психиатр во время нашей последней встречи, не существует конкретного лечения, здесь нарушена не психика, а представление о мире. Все это время он держал меня в клинике только потому, что опасался попыток самоубийства – они нередко случаются, если пациент внезапно осознает реальность; но теперь я вне опасности.

– Ах, вот оно что,– сказал я.

3

Через неделю после выписки я улетел в Бангкок. Определенных планов я не имел. Были бы мы нематериальными, мы бы довольствовались солнцем в небе. В Париже слишком отчетливо выражена смена времен года, она источник постоянной суеты и волнений. В Бангкоке солнце встает в шесть и в шесть садится, а в означенном промежутке движется по неизменной траектории. Говорят, тут бывает период муссонов, но я его ни разу не заставал. Городская суета присутствует, но причины ее мне толком неясны, она – как естественная среда. Здешние жители на­верняка имеют свою судьбу, свою жизнь, насколько позволяет уровень доходов; но я знал о ней не больше, чем о жизни леммингов.

Я остановился в «Амари бульвар»; гостиницу заполняли преимущест­венно японские бизнесмены. Здесь мы в последний раз останавлива­лись с Валери и Жаном Ивом; неудачный выбор. Два дня спустя я пере­брался в отель «Грейс», всего в нескольких десятках метров от первого, но обстановка тут была совсем другой. Кажется, это было последнее ме­сто в Бангкоке, где еще селились сексуальные туристы-арабы. Они ста­рались незаметно скользнуть вдоль стенки и по возможности не высо­вывать носа из гостиницы – здесь имелась дискотека и собственный массажный салон. Изредка их можно было встретить на близлежащих улочках, где продавали кебаб и располагались международные перего­ворные пункты, а дальше – нет. Между прочим, сам того не желая, я при­близился к больнице Бумрунград.

Можно поддерживать в себе жизнь одним только чувством ненависти; многие люди так и делают. Ислам разбил мою жизнь, ислам – подходя­щий объект для ненависти; в течение нескольких дней я старательно проникался ненавистью к мусульманам. Мне это неплохо удавалось; я да­же снова стал следить за международной политикой. Всякий раз, узна­вая, что палестинский террорист, ребенок, беременная палестинка сра­жены пулей в секторе Газа, я радовался, что одним мусульманином на свете стало меньше. Что ж, и вправду, этим можно жить.

Однажды вечером в гостиничном кафе со мной заговорил банкир-иорданец. Этот любезный господин непременно пожелал угостить меня пивом; возможно, его угнетало насильственное затворничество в гостинице. «Я понимаю здешних жителей, я на них не сержусь, – сказал он мне. – Мы сами виноваты. Тут не исламская земля, и непо­нятно, зачем тратить сотни миллионов на строительство мечетей. Не говоря уже о том взрыве… – Заметив, что я его внимательно слушаю, он заказал еще пива и расхрабрился. – К несчастью для мусульман, – продолжал он, – обещанный пророком рай уже существует на земле: есть места, где девушки сладострастно танцуют, ублажая мужчин, где можно опьяняться нектарами под звуки небесной музыки; таких мест штук двадцать в радиусе пятисот метров от гостиницы. Они легко до­ступны; чтобы в них попасть, нет нужды исполнять семь обязаннос­тей мусульманина и вести священную войну, достаточно заплатить не­сколько долларов. А чтобы увидеть их, вовсе не обязательно отправляться в дальнее путешествие – надо просто обзавестись параболической антенной». Он нимало не сомневался, что исламский мир обречен: капитализм восторжествует. Молодые арабы думают только о потреблении да о сексе. Их заветная мечта – американский образ жизни, сколько бы они ни утверждали обратное; их агрессивность – лишь проявление бессильной зависти; к счастью, молодежь все боль­ше отворачивается от ислама. Но сам он для этого уже стар, ему не по­везло, он всю жизнь вынужден был подлаживаться к религии, кото­рую презирал.