Тело
Шрифт:
Соловей поднял мутный взгляд. Он со своим богатством приближался к проходу между тоннелями. Рельсы ограничивали его в этом гребаном пространстве. Было бы золото в сумке (тяжело, но транспортабельно), он бы свернул туда. Он бы свернул куда захотел. А так… Теперь у него складывалось такое впечатление, что эта вагонетка, набитая до отказа золотом, куда-то тащит его. Женя действительно уже шел неохотно.
Звук, долетевший до него из прохода, заставил остановиться. Он достал нож и принялся ждать. Шаги бегущего человека приближались. Женя понял, что здесь его ничто не сможет удивить. Кто бы ни выбежал из прохода, он скорее будет ему рад. Хоть Сухоруков,
«А если их там несколько? Ты уверен, что они захотят оставить что-нибудь тебе?»
Хороший вопрос. Он крепче сжал нож. Ему почему-то вспомнился не то мультфильм, не то услышанный где-то стишок. Мы делили апельсин, много нас, а он один… Кажется, «Апельсин» называется. Эта долька для стрижа. А для волка кожура.
– Он сердит на нас – беда, – вслух проговорил Женя. – Разбегайтесь кто куда!
Из прохода выбежал Михаил. Он сжимал в руке нож.
Славик понял, что стоит в темноте. Присутствие кого-либо он не чувствовал. Он чувствовал только обиду и неугасшую ярость. Тогда история закончилась куда как хуже. После издевок учительницы Слава расплакался, как девочка, и выбежал из класса. Неделю, наверное, он не ходил в школу. Из дома выходил, как положено, а перед школой сворачивал к заброшенной водокачке, набирал груши-дички и шел к карьеру. Бродил там весь день, а потом будто ни в чем не бывало шел домой. Его прятки закончились неожиданно. В субботу к нему пришли Миша, Боря и Соня и сказали, что Медведица (так они называли между собой Галину Ивановну) заболела и, наверное, в школу уже не вернется. В понедельник, подойдя с друзьями к крыльцу школы, он вдруг понял, что не Медведицы боится, а одноклассников, которые будут издеваться и обзывать плаксой. Но никто и слова не сказал. Медведица действительно больше не вышла на работу. Сегодня он увидел ее впервые после того случая.
Прудников мотнул головой. Фонарь вроде бы ожил, но тут же потух. Он снял бесполезные аккумуляторы с пояса и каску с головы. Сложил все аккуратно у стены, будто собирался вернуться за ними. Удивительно, но он почувствовал себя легче. Настолько, что хотелось бежать. Но стена ночи не давала ему даже ускорить шаг, не то чтобы побежать.
Он словно слепой пошел вперед, ощупывая стену. Ему хотелось скорее убраться отсюда, от этих воспоминаний. Но они следовали за ним по пятам. Чем дальше, тем отчетливей он слышал, что за ним действительно кто-то идет. Он даже представил себе, что за ним по стеночке идут сначала Медведица, потом Светка – его первая любовь, а за ней, конечно же, Лариска – жена. Как же без нее? Бывшая жена была везде. Вот и там, он был просто уверен, она крадется где-то за его спиной.
– Тряпка! – услышал он.
– Женишок.
– Капля он, с конца своего папаши-недотепы.
Каждый его шаг был озвучен этими тварями.
– Размазня.
– Любовничек.
– Ошибка природы.
Несмотря на полную тьму, Слава ускорил шаг. Женщины заговорили быстрее, будто темп его шагов напрямую зависел от произнесенного ими.
– Подстилка.
– Благоверный мой.
– Выкидыш пьяной шлюхи.
Прудников хотел развернуться. Он даже остановился. Но потом, поняв, что, возможно, от него именно этого и ждут, побежал вперед на свой страх и риск. Ни стен, ни ям перед ним не выросло. Он уже довольно быстро бежал, когда увидел тусклый свет впереди. Прудников перешел на шаг. Свет в конце тоннеля… Его поразила аналогия, возникшая в голове. Очень поразила. Больше, чем он ожидал. Этот свет мог быть как выходом, так и западней. Тут надо подумать.
– Я же говорила: размазня.
– Да, у тебя женилка так и не выросла.
Славка не стал ждать, что скажет учительница русского языка и литературы. Тем более она знала столько обидных слов, что Слава мог легко забыть о гребаном внутреннем стержне и расплакаться прямо здесь и сейчас. Он побежал на свет.
Когда фонарь потух, Соня замерла. Она не знала, здесь Антонина Петровна или нет. Если даже она все еще в тоннеле, то никак себя не проявляла. Затаилась, сука! Произошло ровно то, чего Сухорукова и боялась. Теперь она очень сомневалась, что глаза привыкнут к темноте и она сможет продолжить свой путь.
Она подошла к стене и медленно пошла вперед. Ее пугало все, что могло прятаться в темноте. Люди или призраки с вилами, Антонина Петровна, провалы и завалы. В общем, все, что ей могло помешать добраться до выхода. Хоть возвращайся назад в комнату с трупами за факелом. Но Соня боялась, что там уже кто-то хозяйничает. Кто-то очень нехороший. Кто-то, кто только и ждет ее возвращения, чтобы убить и кинуть на ту зловонную кучу. К тому же отсюда до выхода в любом случае ближе, чем из той покойницкой.
Софья кралась, словно вор в глухую ночь. Бугристая стена под руками давала какую-то уверенность. Соня знала, что именно она доберется первой до выхода. Но это ей напомнило то, что все так думают. Каждый человек думает, что он сегодня не умрет, что умрет кто-то другой. Кто-то другой… Соня, несмотря на попытки суицида после гибели Саши, очень любила жизнь. Да и попытки те были ни к черту. Так, показательное выступление. Чтобы ее не бросили, чтобы кто-нибудь был рядом, чтобы, наконец, на нее обратил внимание Прудников.
«Не рановато ли, а? Мужа еще на сороковой день не помянули, а она уже привлекает внимание. Малолетняя потаскушка».
Голос Антонины Петровны был настолько ярким, что Соня даже подумала, что та вернулась и стоит перед ней в темноте. Но потом поняла, что голос этот у нее в голове. Наверное, в голове. Ей хотелось, чтобы он был в голове. Но на всякий случай Софья ускорила шаг. Насколько могла, конечно. Она чувствовала себя слепой. Тьма надежно обволокла все вокруг, Сухорукова даже не видела собственную руку, поднесенную к лицу. Она не знала, возможно ли подобное в нормальной жизни, но здесь, в этом царстве мертвых, было возможно все. Нельзя только выбраться отсюда. Теперь, находясь в кромешной тьме, Соня потеряла всякую надежду на спасение. Ей хотелось плакать. Плакать и кричать. Но из горла вырвался только сдавленный стон.
– Не думай сдаваться.
Нежный голос Саши заставил ее вздрогнуть. Его рука взяла ее ладонь, и Соня успокоилась.
– Пойдем.
Муж буквально потащил ее по черному коридору. Но Соня не вырывалась. Она подумала, что воспримет любой конец, уготованный ей судьбой. Слишком долго она сопротивлялась. Устала. Тем более, не может же муж, пусть и мертвый, привести ее к погибели. Даже если и может, Соня примет это как единственный правильный выход. Через минуту или час тот, кто тянул ее, остановился. Потянул ее руку и положил на какой-то металлический прут.