Тем, кто не любит
Шрифт:
«Дуры! – думала она. – Воображают, будто они что-то значат! Да найдется мужик посильнее, хлопнет их как мух, и от всего их бизнеса останется мокрое место».
И когда Алена продолжала, несмотря ни на что, встречать их по-прежнему в тех же местах, но в новых нарядах и на новых машинах, что свидетельствовало о несомненном успехе, она думала с раздражением: «Все порхаешь? Не шлепнули? Ну, давай дальше, допрыгаешься!»
Она не давала себе отчет, что в истоке ее сильнейшей ненависти к свободным женщинам таится жестокий страх. Страх того, что со временем она постареет, утратит свою красоту и превратится в ненужный балласт для мужа. И поэтому Алена с необыкновенным упорством посещала всех модных косметичек, одевалась чуть-чуть не по возрасту, чтобы казаться моложе, и на каждый праздник тащила мужа за подарками в ювелирный магазин. Меха и бриллианты были Алениной страстью.
И этого всего она могла лишиться с разводом! Мысли лихорадочно крутились в поисках выхода. Боже, если б Алена могла, она уничтожила бы всех женщин на свете, особенно моложе тридцати лет, включая совсем девчонок. Пусть оставались бы только бабушки и располневшие, приземистые матроны с варикозно распухшими ногами. Но сейчас весь фокус состоял в том, что предполагаемой сопернице почти сорок лет. Она была старше Алены. Значит, не красота, а что-то еще тянуло к той, другой, ее мужа. Но если не красота, тогда что? Воспоминание о молодости, ум, образование, секс?
Алена глупой себя не считала. Еще была молодой, красивой. Образование она отбрасывала за ненужностью. И правда, если подумать – неужели знание каких-то деталей машин или жучков-паучков может сделать женщину привлекательнее в глазах мужчины? Значит, секс. Алена чувствовала, что в этом плане в ее браке не все в порядке. Но почему? Она не могла понять, хотя пыталась. И, чувствуя, что не всегда в последнее время вызывает страсть у мужа, все чаще прикрывалась сыном. Алена в каком-то смысле была превосходной матерью. Что бы ни натворил ее мальчик, он был всегда самым умным, самым красивым и самым лучшим. Как только Алексей заходил в дом, первый вопрос был о сыне.
– Как успехи? – спрашивал он, возвращаясь.
– Как обычно – блестяще! – выпаливала за ребенка Алена, даже если бывало что-то не так. Алексей поддерживал ее в этом. Мальчик рос красивым, уверенным в себе. К счастью, Антон и в самом деле не доставлял особых хлопот.
Она посмотрела на часы. Стрелки перевалили уже к десяти. Твердо решив домой не возвращаться, Алена задвинулась в угол дивана по крайней мере еще на час.
11
Не так хорошо обстояли дела у Вячеслава Серова с сыном от первого брака.
Собственно, у самого сына, по всей вероятности, дела были не так уж и плохи. Зато у Славика в душе расплывалось мрачное чернильное пятно, когда он думал о своем мальчике.
Говорит же пословица: что имеем – не храним, потерявши – плачем. Так получилось и у Вячеслава Сергеевича. Пока он был сыну законным отцом – Вячеслав полностью полагался на родственников жены. Он работал, он тосковал, он выпивал, он развлекался с женщинами, он самосовершенствовался. Но как только выяснилось, что Лилька снова вышла замуж и в доме, где жил его сын, в роли папы появился другой мужчина, Вячеслав Сергеевич начал скучать о своем ребенке. Ему никто не запрещал видеться с сыном. И Славик сначала приходил регулярно. А потом принял решение не ходить. И даже не из-за чувства мучительной неловкости, которое возникало в этом доме каждый раз в связи с его приходом, и не из-за уверений жены в том, что мальчик заболевал всякий раз после того, как был с отцом на прогулке. Вячеслав Сергеевич почувствовал фальшь в отношении сына к нему. Тот все время от него чего-то ждал – то ли подвоха, то ли дорогих подарков, на вопросы отвечал односложно: «да» или «нет», о делах школьных или каких-то других вовсе не говорил. Лилька, кстати опять очень похорошевшая после второго замужества, утверждала, что отношения с ним мальчику в тягость. И Серов подумал: что ж, рыцарь, поделом! Меньше надо было в крестовые походы ходить и терпеть даже то, что не нравится.
Этот выбор дался ему нелегко. Наверное, он сам бы и не решился принять его. Но, видимо, в семье бывшей жены тоже обсуждали эту проблему. Когда в очередной раз он попытался повидаться с ребенком, тесть собственной персоной приехал к нему на работу.
Никогда Серов, ни до, ни после того визита, не чувствовал себя так погано. В его скромном детстве его любящей матерью наказания не применялись. Да и наказывать его было не за что. Тесть же щадить его никакого резона не видел. Прямолинейность разговора была беспощадной. Да, Серов был виноват. Он это знал, но изменить ничего не мог.
– Ты был женат? – спросил его тесть.
– Был, – ответил Серов.
– У тебя ребенок был?
– Был.
– Ты его часто видел?
– Старался.
– Чего моя дочь не сделала, чтобы сохранить брак? – последовал новый вопрос.
На секунду Серов задумался над ответом. Вряд ли ей нужно было что-то делать для этого. Наверное, они не подходили друг другу, и это и было самым главным. Забавно, если бы он это сказал тестю. Вслух же он произнес:
– Конечно, она сделала все, что могла.
– А ты как поступал с ней? – Лицо у тестя стало багровым.
– Я виноват, – ответил Серов.
– Виноват, так не лезь больше хотя бы к ребенку! – прогремел его бывший родственник. – Дай им возможность построить новую семью. Не мешай сыну! Бог даст, может, новый муж будет и лучшим мужем, и лучшим отцом.
Разговор происходил в вестибюле больницы, тесть орал, и посетители стали смотреть на них во все глаза. Тем более что Серов вышел к тестю прямо в халате. Славик в ответ ничего не сказал, развернулся и пошел осматривать послеоперационных больных.
– Тьфу на вас еще раз, – бормотал он в лифте, но, как честный человек, не мог не признать, что такое отношение он заслужил.
Он ехал с работы и думал печальную думу. Ну, допустим, он может добиться свиданий с сыном через суд. Установят ему два положенных воскресенья в месяц. И что он будет делать с мальчиком? Водить в зоопарк и кормить мороженым, которого тому есть нельзя из-за его аденоидов? И ловить его стесненные вопросительные взгляды? Чем он может помочь ему? Деньгами? Как он понимал, деньги у Лильки были. Знанием жизни? А разве знал он, Серов, жизнь применительно к кому-нибудь другому, кроме себя? Разве не ощущал он жизнь лишь только через свои суждения и желания? И разве себя он, Серов, знал? Теперь, когда он был женат на Наталье, которая, по сути, являлась воплощением его идеала женщины, разве он был счастлив с ней? И разве не мучает он ее и себя?
Через несколько дней после разговора с тестем он решил позвонить на работу бывшей жене. Голос у нее был веселый, когда она в трубку сказала: «Алло?»
– Я больше к вам не буду приходить, – сказал он ей. – Твой отец меня попросил об этом.
И его больно резануло по самому сердцу, что в ответ она сказала ему с искренней теплотой и явным облегчением:
– Большое спасибо, что ты так решил! Уж я как-нибудь теперь сама буду жить…
Вячеслав поразился. Сколько же, значит, несчастья он принес этой женщине, если она благодарила его от всего сердца только за то, что он освободил ее. С запоздалым раскаянием Серов закусил губу. Слава должен был сказать бывшей жене на всякий случай, чтобы она не думала, что он отрекается от мальчика.