Темная гора
Шрифт:
Новобранцы жили в большом благоустроенном доме рядом с каналом. В двух-трех стадиях отсюда располагался плац с хитроумными устройствами, которые явно предназначались для того, чтобы выбить спесь из будущих воинов.
Жизнь прислужника легка, но унизительна. Нам нет нужды бегать с тяжелым вооружением вокруг лагеря, лазать по скользким бревнам и огромным камням, соединенным цепями, да так, что от малейшего движения бревна начинают вращаться под ногами, а камни угрожающе раскачиваются в разные стороны, норовя скинуть вниз или разбить голову… Слугам нет надобности выпрыгивать с метателем наперевес из дыр в стенах, изображающих створки звездных машин, и, рискуя поджарить своих товарищей слева и справа, бежать зигзагами сквозь понатыканные без видимого порядка
Слева от меня закуток чинца Го, а справа разместился шустрый и разбитной северянин Болк. В отличие от тощего желтокожего чинца Болк выглядел сильным и выносливым, как и его хозяин, прибывший на одном корабле с нами. Из бесконечных вечерних рассказов Болка я понял, что достойный Верт вроде бы не по своей воле оказался здесь. Знатные родственники сбыли его второпях в гоплиты, чтобы не вызвать неудовольствие управителя Северной Киммериды, за дочкой которого он небезуспешно ухлестывал, хотя в пару ей был назначен юноша из другого рода. Впрочем, Болк быстро забывал, о чем недавно рассказывал, и очередная история о себе и своем господине звучала уже на иной лад. После того как гасили свет, Болк принимался громко шептать на ломаном коинаке, пересыпая непонятными словечками, о своих с Вертом приключениях на далеких северных островах, где женщины полногруды и белы, а по стати своей далеко превосходят южанок. По-моему, чинец не понимал его, потому что время от времени невпопад хмыкал и поддакивал.
Я не поддерживал эти разговоры. Мне было неприятно находиться в таких простых отношениях с людьми нижних каст, но деваться все равно некуда. Вскоре и мне пришлось сочинять историю о себе. Она вышла не очень связной, но Болк только спросил, часто ли бьет меня хозяин не по делу, и снова принялся описывать, как они, перебираясь с крыши на крышу, влезали в окна зрелых девиц и как весело они проводили время в уютных теремах… Вскоре я привык засыпать под его шепот.
Заканчивалась вторая декада первого месяца нашего пребывания в лагере, когда Болк сказал, что после того, как новобранцы пройдут ритуал вступления, будет произведен отбор среди слуг. Вот месяца через два и решат, кто достоин быть оруженосцем, а кого отправят разгребать вонючие зиккураты в позорных деревнях. Кто-то из дальнего угла предложил Болку засунуть себе в задницу болтливый язык, но северянин на этот раз не отшутился, а кинулся в угол и намял бока тем, кто подвернулся под его кулачищи. Вернувшись на свое место, он тихо сказал, что завтра попросит господина показать ему, как управляться с оружием. Дело в том, пояснил он, что хоть и называют нас оруженосцами, да только это ничего не значит, и, пока нас не утвердят в этом хоть и нижнем, но военном чине, мы остаемся прислугой. Я понял, что он не шутит. У Болка вряд ли возникнут затруднения, по той ухватке, с какой он подавал и принимал оружие от Верта, видно было, что боевая снасть ему не в диковинку. В этом лагере я не был самым старшим. Двое вообще мне даже в отцы годились — молодые господа не смогли расстаться со старыми слугами.
Утром, дождавшись, когда нас отпустили после построения, я спросил у Варсака о судьбе оруженосцев. Он задумался.
— Что-то говорили об этом, — сказал он. — Только тебе не обязательно уметь обращаться с оружием, хотя и не помешает. Те, кто знает грамоту, будут зачислены без испытания.
— Это хорошо, — успокоился я. — В грамоте я сильнее был даже нашего кибернейоса.
Тут я вспомнил о том, что пришлось бросить, с чем расстаться, и приуныл. Эх, был я уважаемым механиком из рода механиков, а теперь жалкий слуга, дрожащий от страха, что его не зачислят в оруженосцы. Но лучше трудная жизнь в Гизе, чем быстрая смерть в Микенах!
Варсак заметил, что настроение у меня испортилось. Он хотел что-то сказать, огляделся по сторонам и, не желая, чтобы обратили внимание на слишком долгую беседу слуги и господина, отвел меня за насыпь.
— Вот о чем я не подумал, — озабоченно сказал он. — Тебя ведь спросят, откуда знаешь грамоту, кто научил да почему?
— Скажу, в твоем доме все грамотные, вот и я потихоньку научился. Там слово, здесь два.
— Да-а? — с сомнением протянул он. — Если в это поверят… Нет, погоди, я же бессемейный, и это записано! Скажем так, ты служил у хозяина, а наследник умер. Слуг выморочного рода распределили кого куда, а тебя я подобрал в работном доме и взял в память о дальнем родственнике. Имя прежнего хозяина Базун. Был у меня такой в родне, давно помер. Впрочем, через два-три месяца нас уже здесь не будет, а там…
Он махнул рукой и проводил взглядом двух небольших соратников, которые тащили куда-то длинный деревянный брус. Жилки на лбу Варсака набухли, в углах глаз заблестели слезинки. Я чувствовал, как он напрягается, пытаясь управлять соратниками. Но они продолжали тащить брус как ни в чем не бывало, только в какой-то миг тот, что был сзади, выронил его, но тут же подхватил мохнатыми лапами, водрузил на плоскую хитиновую спину и, придерживая, засеменил дальше.
Варсак шумно выдохнул воздух.
— Не получается пока, — пожаловался он. — Четвертый день учат, как ими управлять, а все равно ничего не выходит. От снадобий этих просто тошнит. Говорят, они на мужскую силу плохо действуют.
Я сочувственно покачал головой. Слушая вечерние сплетни слуг, я невольно много забавного узнал про их господ. Одни вообще оказались неспособными к управлению неразумными и общению с большими соратниками, другие не сразу и очень болезненно привыкали к снадобьям, не в силах удержать их в желудке. Но в этих делах наставники были неумолимы. Никто, рычали они, еще не покидал лагерь из-за непригодности, а у кого организм хилый, так его быстро укрепят долгими упражнениями, а единственная уважительная причина, освобождающая от славного долга, — это смерть во время занятий!
— Как-то я пробовал эту дрянь. Похоже на прокисшую чечевичную похлебку, сказал я. — Потом три дня изжогой маялся. Наверно, поэтому соратников в частных домах почти нет. Вот жена моя так вообще и на дух не…
— С каких это пор ты женат? — поднял брови Варсак, и мне стало не по себе.
Еще на судне, что доставило нас к жарким берегам Птолемейоса, он пару раз невпопад отзывался на мои слова о семье, но тогда я списал его забывчивость на морскую болезнь.
— Ну как же, — сказал я, стараясь, чтобы голос мой не дрожал, — вспомни, сколько раз ты гостил в моем доме, играл с детьми…
— С детьми? — переспросил он и потер переносицу.
— Седра и Ашука от тебя оторвать невозможно, особенно когда ты рассказываешь о своих детских приключениях на Танаисе.
— Приключениях на Танаисе? — тупо повторил он.
— Да что с тобой?! — чуть не заорал я, но вовремя опомнился — презабавным выглядел бы со стороны слуга, повысивший голос на господина. — Не ты ли рассказывал, как со своими двоюродными братьями выкрал манок для малых соратников и развлекался тем, что наускивал их на соседских мальчишек?
— Да помню я все это, — ответил Варсак. — За манок потом дед нас взгрел, он же был лесным надзирателем.
— Ну?
— Что — ну?
— Кому ты это рассказывал?
— Тебе и рассказывал!
Я медленно втянул в себя воздух и еще медленнее выдохнул.
— Хорошо, давай еще раз. Где ты мне рассказывал про манок?
— Память у тебя что-то слабеет. Мы же в гостях были у Демена, не помнишь? Ты тогда пива перебрал, а я тебя к себе домой отвел. А потом уже ты добрел до своего жилья, что в соседнем доме для малосемейных.