Темная лошадка
Шрифт:
– Да. Бандиты загнали всех внутрь Приюта. Тенгиз со своим дружком стал отстреливаться. Одного бритоголового они прикончили, но на том их сопротивление закончилось.
– Обоих повязали?
– Да, причем Тенгиза ранили в живот. Глеб говорил, что рана была ужасная, пуховик, как мочалка, насквозь пропитался кровью.
– А что наши ребята в это время делали?
– Да ничего! Рядом с трупами на полу лицом вниз лежали.
– Глеб заметил еще кого-нибудь на Приюте?
– Там был альпинист из Самары Богомазов и пожилой курортник из военной турбазы.
– И все?
– Про
– Бандиты обыскивали Приют?
– Конечно! Перевернули все вверх дном. Искали, как Глеб понял, деньги.
– И что нашли?
– Да ничего! А что они, по-твоему, должны были найти?
Я пожал плечами, уходя от ответа. Чак внимательно посмотрел на меня.
– Мне кажется, ты знаешь намного больше, – предположил он.
– Может быть. Но я не знаю главного… Ну, ладно! – Я отставил кружку с чифирем, встал со стола и протянул Касимову руку.
– Подожди, – опустив глаза, произнес Чак, не подав мне руки, вынул из тумбочки тетрадный лист и положил на стол передо мной.
– Что это?
– Заявление об уходе из отряда.
Я вздохнул и, не прикоснувшись к листку, пошел к двери.
– Мне бы кому заявление написать?
Глава 49
ПЕНЕК ЗАСЫПАЛО ПО САМЫЙ ОБРЕЗ, и теперь он напоминал коричневую мишень для стрельбы из пистолета, брошенную на снег. Я провел рукой по наледи, несильно стукнул по ней кулаком и стал аккуратно очищать от ледовых пластин сугроб, словно яйцо от скорлупы. Вонзил ладонь глубоко в снег, сразу же нащупал полиэтиленовый сверток, вытащил его, отряхнул от кусочков льда и положил на колени.
Сугроб в лесу – лучший сейф. Так и лежали бы здесь двадцать тысяч баксов до самого лета, пока ручьи от тающих ледников не смыли бы купюры в Баксан, и серо-зеленые бумажки, словно сорванные ураганом листья деревьев, не поплыли бы в стремительном водовороте.
Я кинул под ноги полиэтиленовую обертку и бережно спрятал доллары в нагрудный карман. Вспомнил, как я крепко втаптывал их ногой в снег, как Бэл использовал стодолларовые купюры для разжигания примуса. Изгалялись, как могли, думая, что это поддельные баксы, хотя удивлялись тому, что купюры уж слишком смахивают на настоящие, но все равно полностью доверялись тем, кто руководил операцией. Но нашлись два клерка, двоечника, которые все запороли, спутали, подставили Бэла и Тенгиза под удар.
Я обошел вокруг корпуса, заглядывая в темные окна, в которых скользили лучи и дергались пучки света, словно разноцветные, сверкающие чешуей рыбки в аквариуме, повесил на ветку сосны, как елочную игрушку, жетон камеры хранения и вошел в вестибюль, заполненный спортивным и смуглолицым людом. Несмотря на то что вокруг было несметное количество незнакомых мне лиц, я как-то сразу заметил бронзовое и носатое, как у старого индейского вождя, лицо Эда. Мне показалось, что ответственный работник сильно постарел за те сутки, пока
Я протиснулся к Эду и сел рядом с ним на обитом искусственной кожей диване. Эд повернул лицо в мою сторону и равнодушно произнес:
– А-а, господин спасатель!
В дрожащих пальцах Эда тлел окурок. Дым тонкой струйкой скользил вверх, обволакивал его глаза, и ответственный работник морщился, глаза его слезились, как у глубокого старика.
– Почему вы один? – спросил я. – А где Маша?
Эд ответил не сразу. Окурок выпал из его пальцев, и он наступил на него ногой.
– Почему один? – переспросил он. – Я сам не знаю, почему. Наверное, потому, что я жестоко ошибся в ней… Она поломала мне всю жизнь, Стас.
Эд подумал минуту, прикидывая в уме, стоит ли слишком доверять мне.
– Меня предала и бросила Маша, – начал он, загибая палец на руке. – От меня собирается уходить жена – два. И, в довершение всего, меня обокрали.
– Вас обокрали?! – воскликнул я.
– Да! Пока я сидел под лавиной и спасался от сумасшедшего Немовли, из моего номера на турбазе все вынесли подчистую! Японскую видеокамеру, полторы тысячи долларов, фотоаппарат «Кодак», дубленку, костюм. Даже электробритвой «Браун» не побрезговали.
– А вы обращались в милицию?
– Обращался. А толку-то? Они разводят руками, что-то путано говорят, а смысл в том, что сам дурак, не надо было оставлять номер без присмотра, а ценные вещи следовало сдать в камеру хранения.
Я поднялся в зал и долго стоял у стены, всматриваясь в грубо порубленный замес света и мрака.
Едва я подумал, что вряд ли смогу разыскать здесь Машу, как она прыгнула на меня из темноты и повисла на шее – горячая, сильная, пахнущая дорогими духами и шампанским.
– Миленький!! – закричала она, перекрикивая музыку. – Как хорошо, что ты пришел!! Я так скучала, так скучала!!
Я взял Машу за руку и вывел из зала. Этажом выше, в баре, было намного тише и можно было разговаривать, не напрягая голосовые связки.
– Будешь меня ругать, да?
Она играла хорошо. Передо мной сидела хорошо замаскированная дрянь, и в ангельском милом личике невозможно было разглядеть жестокую и хитрую тварь. Если бы я случайно попал сюда и случайно встретил бы Машу, то скорее всего не вышел бы отсюда живым. В каком-нибудь укромном уголке меня красиво и профессионально избили бы амбалы, а девушка смотрела бы на экзекуцию теми же робкими и непорочными глазками.
– Я проснулась, а тебя нет! – слезливым голоском пожаловалась Маша. – Противный! Напоил и бросил! Почему ты меня бросил?.. Хочу апельсинового сока! Ты угостишь меня соком?
– Я принес деньги, – сказал я и почувствовал, как пересохло горло.
– Что?! – воскликнула Маша, широко раскрыв глаза. – Правда?! – И скороговоркой: – Я же говорила, что ты хороший, что ты Кибальчиш, а мне не верили!!
Она пробежала взглядом по моей куртке, заглянула под стол.
– Но где же они? Давай быстрее показывай, не то я умру от нетерпения!