Темная любовь (антология)
Шрифт:
— В комнате сняты отпечатки и взяты пробы, — сказал доктор. — Это тело и голову в один мешок, девушку и руку — в другой. Женщина в углу… я вам помогу.
— Никогда такого делать не приходилось, — сказал тот, кого звали Нейт. — Понимаешь, Раш? Умершие во сне старики. Застреленные дети. Жены, зарезанные мужьями… а такого не было. В этом городе — никогда.
— Помогите-ка, — сказал врач.
Звук застегнутой молнии. До свидания, папа?
Одиннадцатичасовые новости я смотрел очень внимательно. Они не будут убирать комнату еще день или два. Закроют дверь, убрав тела, а комнату опечатают, наверное, весь дом опечатают. Потом печати будут срывать
И они найдут у меня во втором ящике комода под свитерами справа записки и карты Нью-Йорка. Я обвел отдельные районы разными цветами и записал в блокноте, как места, куда надо поехать или где искать квартиру. В Нью-Йорке я никогда не был и не хочу. Там опасно. Там грязно. Там я хочу, чтобы они меня искали.
Краткосрочный план: быть осторожным. Спускаться в ванную только по ночам, когда я уверен, что дом пуст.
Долгосрочный план: когда кончится еда и чистая одежда — недели через три, — я среди ночи слезу, большим тюбиком строительного клея приклею фальшивый потолок, потом достану велосипед и шлем, которые спрятал за пять кварталов под задним крыльцом у Клайнов. Подожду до утра, а потом, одетый как велосипедист, в шлеме и в очках, вооруженный только-бутылкой с водой, буду крутить педали подальше от Плацтауна, перекусывая в закусочных всю дорогу до Джексонвиля, а там накуплю одежды — где рубашку, где джинсы. У меня в бумажнике 2356 долларов. Большую часть я заработал в "Кэш-энд-кэрри". Остальное из кошелька матери и бумажника отца. Я даже знаю, как мне добыть новые документы — карту социального страхования, водительские права. Я это видел по телевизору и в книжках читал.
Все пошло именно так, как я планировал. Первые три дня толпится полиция. Потом какие-то женщины, русские или польки, или кто-то еще, приходят убрать комнату. После уборки народу все меньше и меньше, пока в один прекрасный день не остается никого. Читать днями и ночами, смотреть телеигры, ток-шоу, кино и новости, слушая через наушники. В новостях по седьмому каналу сказали, что сделанное мной "отвратительно" и что в это "невозможно поверить". Население Плацтауна запирает двери и спит, положив рядом ружья, опасаясь, что я таюсь где-то в ночи. Показывают фотографии там я в виде застенчиво улыбающегося зубрилы, мои родители и Лини обычные люди, как любые ваши соседи.
На следующий день в пресс-конференции участвовал сержант с грубым голосом. Был он толстый и усталый. Волосы у него были седые и курчавые, а по спортивной куртке и не подходящим к ней штанам плакала мусоросжигательная печь.
Сначала выступал мэр, атакуемый репортерами и телекамерами отовсюду, даже из таких дальних городов, как Чарльстон и Роли. Мэр заверил весь мир, что "лицо или лица, совершившие это чудовищное злодеяние, скоро будут пойманы". Начальник полиции на вопросы репортеров отвечал осторожно. Он сказал, что я определенно главный подозреваемый, но может быть, я окажусь четвертой жертвой, похороненной где-то в лесах или похищенной, как он намекнул, для удовольствия похитителя. Репортер с седьмого канала спросил:
— А что если ему помогали?
— В городе никто не пропал, — ответил начальник полиции с многозначительной улыбкой.
— Тогда тот, кто ему помогал, может быть, до сих пор в городе? спросил репортер. — Один из наших детей?
— Маловероятно. Мы думаем, что Пол Уэйнрайт сейчас в Нью-Йорке или скоро там будет, — сообщил начальник полиции.
— Откуда вы знаете?
— Почему в Нью-Йорке?
— Документы, найденные в комнате подозреваемого, — сказал сержант с грубым голосом, обозначенный на табличке как Джеймс Роарк.
— Какие документы?
— Он оставил дневник?
— Он оставил свою семью. Мертвую, голую и разрезанную на мелкие куски, — каркнул Роарк.
В этот момент седьмой канал снова переключился на Элизабет Чанг в студии. Как она сказала, существуют "вполне достоверные" сообщения, что полиции известно о том, что я уже в Нью-Йорке и они сузили область поиска до определенных районов города.
Но самое приятное — чуть не пропустил — было на десятом канале. Интервью с людьми, которые меня знали.
Мистер Ханикат, директор школы, с которым я и двух слов не сказал, заявил:
— Спокойный мальчик. Выдающийся ученик. Друзей немного.
Мисс Терримор, консультант по семейным проблемам — обвисший кусок жира, который старается подтянуть себя сшитыми на заказ костюмами:
— Не раскрывая конфиденциальных сведений, я могу только сказать, что это был талантливый, очень обидчивый и очень проблемный ребенок.
Она разговаривала со мной дважды, и оба раза лопала мятные таблетки от кашля и еле поднимала на меня глаза от заполняемых бумаг. Прием в кабинете: как себя чувствуешь? Хорошо, следующий. У нее можно было автоматом помахать перед глазами — она бы только вытерла нос и спросила: "Как себя чувствуешь?"
Джерри Уолтер — "Турок", Турок-Тупица, одет как мексиканец, а сам засранец:
— Мы с Полем были в одном классе три семестра, и этот тоже. Я с ним сидел на одной парте, потому что все по алфавиту, а у нас фамилии рядом. Пол много не разговаривал. Хорошо учился. Улыбка у него странная, прям мороз от нее по коже. Близких друзей у него не было. Вообще не знаю, были ли у него друзья. Но мне он несколько раз помог.
Помог. Два семестра подряд давал ему списывать домашние задания.
Милли Ружелло, красивая и спелая, одета умело, губы подкрашены красно и полно для камеры, в отсутствующих глазах деланная женская заботливость:
— Я бы не сказала, что мы были друзьями. На самом деле мы с Полом даже много не говорили. Он был немного жутковат. Но никогда ничего плохого от него не видели.
Жутковат? Дурак задним умом крепок. Никогда, никогда не был я жутковат. Я был нормальный мальчик с чищеными зубами в чистой одежде, смеялся, когда полагается смеяться, делал домашние работы, которых требовали учителя, сокрушался, как полагается, хотя и без сожаления и гнева, по поводу распространения в мире голода, СПИДа, демографического взрыва. Бесчеловечности человека по отношению к человеку.
Я ходил на баскетбол, футбол, митинги и даже приводил кузину Дорси на бал старшеклассников. Тема: Начало весны.
Милли Ружелло, Губы, как ягода спелая, Одета всегда умело, Никогда не скажет "хелло". Ружелло, Милли, Кожа как лилия, Думает только с усилием. Что я с тобой сделал!Мистер Джомберг, тяжело дышащий, сердце и эмфизема, одетый для такого случая в поношенные джинсы и фланелевую рубашку красную с черным, держит пальцы в жилетных карманах. Человек-гора, местный носитель народной мудрости.