Темная материя
Шрифт:
Порывисто, зная, что ему не позволят последнего слова, Боутмен наклонился к другому стулу рассмотреть записку и увидел, что, пока он тут размышлял, старые потрепанные куклы превратились в мертвых детей. Прямо под его протянутой рукой оказалась уменьшенная копия того, что он видел на лугу. Не в силах вздохнуть от потрясения, Ботик отдернул руку. Кровь с ладони капала на маленький штабель тел, лежавших с раскрытыми ртами, откинутыми головами, безвольными пальцами; ряды меленьких зубов, таких белых по сравнению с тускло-красными ртами, мертвенно-бледная, в синяках и коросте кожа, крохотные белые пенисы, маленькие складочки-щели… Почему-то именно зубы ужаснули его больше всего: такие беззащитные, неживые…
И тут превращение произошло
Боутмен вновь протянул руку над грудой кукол с лицами мертвецов, только помедленнее, чем в первый раз, и стал наклоняться, пока не коснулся карточки с надписью «Мэллон». Он взял ее за уголок, поднес к лицу и увидел, что сквозь имя просвечивает надпись на обороте.
Ботик медленно перевернул листок. На обратной стороне прописными заглавными буквами было аккуратно выведено: «ПОЗДРАВЛЕНИЯ».
Явление света
Плохо соображая, что творю, я взял красную «Хонду Аккорд» в бюро проката регионального аэропорта Солсбери-Оушен Сити Уикомико, добираться до которого пришлось несколькими неудобными и беспричинно задерживавшимися перелетами. В этом автомобиле я доехал по Оушен-хайвей до U-13, а уже оттуда — в Рихобот Бич. Время от времени я говорил исполнителям госпелов и торговцам спасением, которых преподносило мне радио: «Я знаю, что не должен этого делать, что это глупейшая затея в моей жизни». В поисках муниципальной автостоянки я вел машину по улицам с односторонним движением мимо магазинов подарков, кафе, мотелей «кровать и завтрак»; проехал по инерции Лэйк-авеню, и Лэйквью-авеню, и Гренобль-плейс. Двадцать минут спустя, окончательно заблудившись, я притормозил рядом с полицейским — тот поедал мороженое в вафельном стаканчике, не слезая с велосипеда, — и спросил его, нет ли парковки поблизости от гостиницы «Золотые пески Атлантики» и конференц-центра и где сами эти заведения находятся. Полисмен ответил:
— Вам повезло, сэр. Добро пожаловать в наш город.
И показал в сторону пустой парковки на другой стороне улицы.
— Это длинное здание перед нами и есть именно то, что вы искали, наш красавец «Золотые пески Атлантики».
— Можно, я здесь развернусь, офицер?
— Только один раз, в виде исключения, — сказал полицейский.
И оказал содействие нарушителю: прислонил велосипед к фонарному столбу, вышел на середину улицы, повелительно поднятой рукой с вафельным стаканчиком останавливая редкие приближавшиеся машины. Я быстро вывернул руль и пересек два пустых ряда, сдал назад и проскочил на стоянку. Выбрался из машины, повозился со счетчиком времени и крикнул:
— Спасибо!
Я окинул взглядом корпус отеля и пожалел о порыве, что привел меня сюда, — история Джейсона Боутмена побудила меня заказать билеты и выкинуть этот фокус. В 1994-м, испорченный пожизненным воровством, Ботик имел возможность полюбоваться на доведенный до крайности универсальный цинизм Мередит Брайт. В их душах поселилась бессодержательная пустота проволочной вешалки. Джордж Купер подошел к той же самой безрадостной пустоте, и это отравило ему остаток жизни. В таком мире очень немногое принималось во внимание, и лучшим из этого была правда.
Я хотел понять, чем на самом деле являлось мое продолжительное супружество, увидеть его истинный образ. Было ли это повестью о психологической совместимости и компромиссе, как я считал раньше, или моя роль в нем — лишь второго плана, поскольку очень давно — возможно, с самого начала — главная роль узурпирована другим? Разве не стоило это прояснить для себя даже спустя столько лет?
После того как мы с Олсоном вернулись на Кедровую, я некоторое время спорил сам с собой, потом позвонил в отдел бронирования отеля, перед которым сейчас
— Аристократ, — сказал я.
— Должен признаться, вы дали очень тонкую характеристику этого джентльмена, — сказал портье.
Не мог бы служащий заодно проверить, не ожидается ли в это же время приезд миссис Ли Труа?
— О, госпожа Труа, — воскликнул он. — Ее знают все, она потрясающий человек. Мы здесь все так любим ее, честное слово! Ох, разболтался я, прямо как сорока. Нет, она — это что-то. И если вы с ней знакомы, то вы знаете, о чем я.
— О да, — сказал я.
— Мы даже называем наш отель вторым домом миссис Труа, она так часто с нами… Сейчас гляну… Нет, бронирования на ее имя нет, думаю, она это сделает заблаговременно перед тем, как нам посчастливится увидеться с ней снова. Могу ли я еще чем-нибудь помочь вам, сэр?
— Нет, но спасибо, что предложили.
Где же еще остановиться Миноге на время пребывания в этом пляжном землячестве, если не в отеле, в котором все ее просто обожают?
Пожалуй, был у меня обоснованный ответ на этот вопрос. Я перезвонил и спросил: не бронировала ли номеров на ближайшие несколько дней АФС? «Нет, сэр, — последовал ответ, — АФС ничего не бронировала на период до их очередного симпозиума в мае следующего года». Так что захлопнулась и эта дверь. Минога сказала, что остановится там, где всегда, теперь меня будоражил вопрос, остановится ли она там одна или с кем-то.
Я позвонил жене на мобильный — телефон не ответил. Через три часа позвонил снова — с результатом лишь чуть более утешительным. Она очень занята и перезвонит попозже. Где она в Рихобот Бич остановилась? Нет, она туда еще не доехала, она же уезжает из Вашингтона завтра. Тогда где она живет в Вашингтоне? Где? Этот вопрос я задавал очень редко. Но если я и впрямь хочу знать, она остановилась в комнате для гостей у ее подруги по АФС Хейди Шумахер, которой принадлежал красивый дом в Джорджтауне, она у нее как у тебя — Кроха. А что до Рихобот Бич, здесь предполагалась пара вариантов. А что происходит, я волнуюсь за нее? Да просто любопытно, сказал я. «Я маленькая слепая женщина и не в состоянии пуститься в какие-то безумства, — сказала она. — Не переживай, не волнуйся ни о чем. Держись, после уикенда я буду дома, и займемся делами Гути».
«Позвони, когда приедешь в Рихобот Бич», — попросил я Миногу. Она обещала и позвонила, но связь была такой плохой, что я с трудом разбирал слова. С тех самых пор — ничего. Не в силах удержаться, я сказал Дону, что должен выехать по делам из города и вернусь через день-два. Мой бухгалтер, мой агент, слишком скучно объяснять… в общем, ехать надо. И после этого я дозвонился, собрал вещи и в отчаянии уехал.
Я знал, что веду себя как безумец. Единственное утешение: если Ли Труа пройдется по набережной, когда я буду ее там выслеживать, она не узнает о моем позоре. Я стоял рядом с уродливой маленькой машиной, глядя на отель, в котором моя жена была желанным гостем, и пытался убедить себя, что еще не поздно повернуться спиной и к зданию, и к неразумному плану. Все, что надо сделать, — сесть обратно в автомобиль, завести двигатель, поехать в аэропорт Уикомико и дождаться самолета, который унесет меня туда, где живут вменяемые люди. Почему я здесь? Потому что решил, будто обязан жизнью человеку, который наставил мне рога и чувствует себя виноватым? Потому что моя жена даже не позаботилась придумать подходящего повода для приезда в этот маленький прибрежный городок? Потому что узнал, что Спенсер Мэллон до сих пор жив и здоров и имеет подходящий повод приезжать сюда?