Темная мишень
Шрифт:
Впрочем, как ни крути, а все равно неуютно до дрожи, место такое - проклятое.
Зато пайка за дежурства верная, голодным не останешься, а если больше ничего в жизни не умеешь, то твой удел - прозябать охранником. Ничего, давно уже пообвыкли. Можно даже сказать, что работенка непыльная. Сутки отсидел, двое гуляешь. Штопор шагнул к промежутку в барьере - там находилась решетчатая дверца, поэтому мешки отсутствовали. Расстегнув ширинку, принялся мочиться сквозь прутья.
Оставшийся возле тумбочки Крендель поморщился:
– Слушай, хорош уже туда гадить. Я, мля, не токсикоман какой-нибудь! Вон ведро с крышкой есть, туда и фигачь.
– Ишь ты, нежный какой, - насмешливо пробасил Штопор.
– Не нравится - Учителю идею подкинь, давно тут
– Довыеживаешься, Штопор. Нечего морлоков свежаком дразнить.
Крендель сплюнул на пол, покрытый такой толстой коркой грязи, что угадать под ним мрамор было нереально. В чем-то Штопор прав - нормальных посетителей, с которых можно взять мзду за пропуск, с той стороны не было уже давным-давно, а вот отгонять потерявшее всякий человеческий облик отродье приходилось нередко. Но на рожон все равно нечего лезть! Видно же, что приятель просто храбрится, а на самом деле поджилки трясутся, когда приближается к этой решетке. Собственно, потому и подходит - удаль показать, нервы пощекотать, себе и напарнику. Делает вид, что ему все малиново и фиолетово. Крендель неодобрительно покачал головой. Мужику уже тридцатник, а понятия о разумной осторожности никакого. Ничего, вот доживет до полтинника, как сам Крендель, может, поумнеет. Если успеет.
– Слышь, там вроде плещет опять.
– Штопор настороженно замер у решетки, тщетно пялясь в кромешный мрак, в котором, как в бездонной пропасти, тонуло все, что находилось за эскалатором.
– Еще бы не плескало, баклан конченный! Ширинку-то застегни!
– Сам ты баклан! Я внизу что-то слышу, на станции! Как будто где-то льется и журчит!
– Так стекает же, губошлеп придурошный! По ступеням и стекает!
– Хорош на меня хавальник разевать, сам послушай!
– Гонишь ведь, - недоверчиво прищурился Крендель.
– Опять покуражиться захотелось?
– Да ей богу не вру!
Это что-то новенькое, чтобы Штопор, да божился...
К решетке подходить близко не хотелось: на острые ощущения, в отличие от напарника, Крендель никогда не напрашивался. Хоть и заперта и на мощный засов, и на здоровенный навесной замок, но… Ведь там, внизу - Мертвый Перегон, непроходимая для живых ветка, соединявшая Марксистскую и Третьяковскую, гребаная Обитель Мертвых.
Кренделю вспомнилось, как один из бичей, еще не окончательно пропивший мозги, пытался ему объяснить «интеллигентно»: типа, это такая сверхъестественная пространственная аномалия из чистого зла, по каким-то необъяснимым причинам запертая в перегоне между станциями. Любой, кто туда попадет, будет схарчен заживо, и причем многократно, и мучения его будут длиться вечно в этом материализованном аду. Впрочем, Крендель не мог вспомнить желающих сунуться туда по доброй воле. Станцию именно из-за близости с Мертвым Перегоном и забросили, и как оказалось впоследствии - верное было решение, ох верное.
Какое-то время после ухода с Третьяковской-Северной, чтобы «оздоровить» население Новокузнецкой, туда волевым решением Учителя выпихивали спившихся до потери облика алкашей, нищую шваль, больных и уродов со всякими отклонениями. Да и просто сумасшедших. Поначалу казалось, что они просто исчезают в бездонной утробе тьмы проклятой станции. Но потом, к всеобщему ужасу выяснилось, что Мертвый Перегон по-своему позабавился с отверженными, и каким-то непостижимым образом появились страхолюдные морлоки - твари, лишь отдаленно напоминающие человеческое существо. Высылки на Третьяковскую решили прекратить, чтобы не подпитывать кошмарное «население» проклятой станции ни жратвой, ни новыми обитателями, но зло уже поселилось и обжилось. Теперь пугающее соседство с ним приходилось терпеть охранникам в отсечке, каждый день испытывая на прочность нервы. А время от времени - отгоняя особо назойливых «гостей» автоматным огнем.
И хорошо еще, что пока обходилось без людских потерь.
А тут еще эти скверные слухи - и все из-за Белого, болтливого недомерка из другой смены, большого любителя уходить в долгие запои… Ведь столько не зарабатывает, гад, чтобы упиваться до белой горячки, но как-то умудряется же. Вот после очередного бодуна, в такую же ночку ему и померещилось, что слышит какой-то плеск - так чуть в штаны не наложил и по всей станции «новость» разнес. Люди и так стараются не думать о заброшенной Третьяковской, проблем хватает без всяких Мертвых Перегонов. Есть, конечно, на Новокузнецкой народ зажиточный - из барыг или привилегированных блатных, эти-то живут припеваючи. Но большинству раз в день нормально пожрать - единственная радость. Если бы не Учитель, поддерживающий порядок железной рукой не хуже, чем воинствующие торгаши на расхваленной Ганзе, станция давно бы уже захлебнулась в кровавом и беспощадном бунте, когда все против всех, а правда только одна - у того, кто бьет на поражение первым.
Крендель вон сколько уже отдежурил, а никакого плеска не слышал. Поэтому в слухи не верил. А Белому как-то по пьяной лавочке здорово навалял - чтобы народ почем зря не будоражил, не пугал прорывом грунтовых вод и затоплением. Такими новостями панику поднять - раз плюнуть.
– Может, все-таки ходули свои кривые выпрямишь, а?
– Штопора начинала злить недоверчивость напарника.
– Не гунди, ща гляну.
Прихватив на всякий пожарный «калаш», пожилой охранник нехотя покинул насиженный табурет. Ноги у Кренделя, изувеченные рахитом еще в детстве, задолго до Катаклизма и последовавших после него ужасов, и в самом деле были кривые - отсюда и погоняло. Браток на всякий случай пощупал ржавый навесной замок, убедился, что тот в порядке, затем выставил ухо сквозь прутья и боязливо прислушался, чувствуя, как невольно ускоряется сердцебиение. Прошло несколько секунд, а ему уже начало мерещиться, что мрак за решеткой дышит в лицо, словно огромное живое существо, шевелится и перетекает с места на место. Странные пугающие шорохи, пока еще далекие… едва слышный скрип ступенек эскалатора под легкими крадущимися шагами… нет, нет, это почудилось. Нет никакого скрипа, да и журчания тоже. Он отер дрожащей ладонью мгновенно взмокший лоб, ожег Штопора злым нервным взглядом:
– Ну, падла, за свои шуточки ответишь…
– Да ты чего, я…
– Тихо!
Крендель замер, резко вскинув руку в жесте, призывающем к молчанию.
Теперь он действительно услышал слабый всплеск. И еще. Словно где-то там далеко внизу накатывала на некое препятствие легкая волна. А потом - далекое «шлеп, шлеп» - шаги по мелкой луже. Морлоки, наверное, бродят, сучье паршивое, хороших людей пугают, когда ж вы там все передохнете…
– Убедился?
– почему-то хриплым шёпотом спросил Штопор, попятившись.
Крендель торопливо кивнул, перекрестился давно забытым жестом:
– Только потопа не хватало… Ты представляешь вообще, что это значит?
– Типун тебе на язык!
– Штопор, побледнев, тоже неумело сотворил крест.
– Учителя нужно предупредить!
– Это само собой, щас наши сменщики причапают, и доложим.
– Да отойди ты нахрен от решетки!
– голос Штопора, обычно низкий и густой, едва не сорвался на визг, прежней бравады как не бывало.
– Чего прилип, будто салом намазано!
Вывалившись из рук Кренделя, автомат громко лязгнул об пол. Охранника вдруг рвануло назад, впечатало спиной в решетку. Он захрипел, пытаясь содрать обеими руками что-то невидимое со своей шеи.
– Эй, Крендель, ты чего, братан, - ошалело вырвалось у Штопора.
– Хорош дурака валять…
Он хотел шагнуть к приятелю, но мгновенно сковавший внутренности страх заставил оцепенеть. То, что он принял за игру тени и света от колеблющегося огонька в лампадке, оказалось длинными черными пальцами. Протянувшись сквозь прутья решетки, они оплели, сжали горло Кренделя смертельными тисками. Его лицо стремительно синело от недостатка крови, глаза вылезли из орбит, уставившись на напарника в диком ужасе и мольбе о помощи. Тело охранника мелко затряслось, ноги подломились - но он не упал.