Темная половина
Шрифт:
— Что ты сделал с моим домом? — воскликнул Тад, обращаясь к стоящему за ним человеку, не решаясь повернуть к нему голову. У него не было нужды проверять наличие этих ужасных ножниц, которыми еще до того, как Нони Гриффитс разукрасила щеки Мэшина красно-белыми бороздами и выколола ему глаз, сам Мэшин любил освежевывать носы своих «конкурентов по бизнесу».
— Ничего, — отвечал Старк. Таду не надо было проверять, улыбается ли этот негодяй, поскольку эта улыбка явно слышалась в голосе собеседника. — Ты сделал это, старина.
Затем они оказались на кухне.
Тад зацепил печь, и она раскололась
— В местечке пониже, чем здешнее, мы называли это дурацкой фаршировкой, — заметил Старк из-за его плеча.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Тад. — Где, по-твоему, находится местечко пониже?
— Эндсвилл, — спокойно ответил Старк. — Это то местечко, где сходятся все железнодорожные пути, Тад.
Он еще что-то добавил, но Тад пропустил дальнейшее мимо ушей. На полу лежал кошелек Лиз, и Тад перепрыгнул через него. Когда он ухватился, чтобы не упасть, за кухонный стол, то раскололся на мелкие щепки и обсыпал линолеум древесными опилками.
— Прекрати немедленно! — закричал Тад. — Я хочу проснуться! Я ненавижу ломать вещи!
— Ты всегда был неуклюжим, старина, — сказал Старк.
— Я не должен, — взволнованно ответил Тад. — Я не должен быть неуклюжим. Я не должен ломать вещи. Когда я осторожен, все в полном порядке.
— Да... очень плохо, что ты перестал быть столь осторожным, — сказал Старк, с той самой наполнявшей его голос гнусной улыбочкой. И они оказались в заднем чулане.
Там была Лиз, сидевшая поджав ноги в углу у двери, ведущей в сарай для дров. Один чулок был надет, другой спущен с ноги. Она носила нейлоновые чулки, и Тад мог видеть спустившуюся петлю на одном из них. Ее голова была опущена, ее медово-светлые волосы закрывали лицо. Он не хотел смотреть на ее лицо. Как ему не хотелось видеть ни лезвие, ни усмешку Старка, поскольку он и так знал, что они присутствуют здесь, так ему совсем не нужно было видеть лицо Лиз, чтобы убедиться, что она не спит и не в обмороке, а просто мертва.
— Включи свет, и тебе будет лучше видно, — посоветовал Старк все тем же улыбающимся голосом человека, просто-проводящего-время-со-своим-лучшим— приятелем. Он положил руку Таду на плечо, указывая на лампы, которые сам Тад устанавливал здесь. Они были электрические и выглядели одинаково: два фонаря «молнии», закрепленные на деревянном шпинделе и управляемые реостатом на стене.
— Я не хочу видеть!
Он пытался сказать это твердым и уверенным тоном, но все происходило помимо его волн. Он смог услышать какую-то запинку в своем ответе, что показывало его скрытую готовность разрыдаться. А то, что он сказал, видимо, не имело никакого значения, поскольку он приблизился к реостату на стене. Когда он щелкнул переключателем, из-под его пальцев брызнули голубые, не причинявшие боли искры от электродуги. Ручка реостата потемнела, сорвалась со стены и пролетела по комнате подобно миниатюрной комете. Она разбила небольшое окно и скрылась в полумраке начинающегося дня.
Электрические фонари светились неестественно ярко, а шпиндель начал поворачиваться
Почти ни о чем не думая, он наклонился и обхватил тело своей жены, желая вытащить его до того, как на нее обрушится тяжелый деревянный шпиндель. Этот импульс был столь силен, что заглушил все прочие, включая и осознание того, что в сущности данный поступок не имеет смысла, она мертва. Старк мог обрушить на нее небоскреб «Эмпайр Стейт Билдинг», и даже это ей уже никак не могло бы повредить. Ей уже ничто более не могло повредить, в любом случае.
Когда он просунул свои руки под нее и соединил ладони на ее лопатках, тело Лиз подалось вперед, а голова запрокинулась. Кожа на лице потрескалась, как поверхность китайской вазы эпохи Мин. Ее глаза внезапно раскрылись. Ядовитая зеленая жижа, еще тепловатая, хлынула на его лицо. Ее рост открылся, и зубы блеснули. Он ощутил их прикус на своих щеках. Ее язык вывалился изо рта и свесился на воротник ее сорочки, как кровавая змея.
Тад начал истерически хохотать — слава богу, во сне, а не наяву, поскольку тогда бы он напугал Лиз на всю жизнь.
— Я не сделаю тебе куриного обрезания, — мягко сказал Джордж Старк. Его голос теперь не был улыбчивым. Он был холоден как ноябрьское озеро в Кастл Роке. — Запомни это. Ты не хочешь иметь дело со мной, поскольку когда ты со мной...
Тад проснулся, судорожно вздрагивая. Его лицо было влажно, подушка, в которую он конвульсивно спрятал лицо, была тоже влажной. Этой влагой могли быть либо испарина, либо слезы.
«...Когда ты со мной, ты трахаешь наилучшего», — вспомнил он и договорил в подушку, затем лег на нее, прижав колени к груди и подрагивая всем телом.
— Тад? — пробормотала Лиз в своем, очень далеком от него сне. — Близнецы о'кей?
— О'кей, — успокоил он. — Я... ничего. Спи дальше.
— Да, что-то... — Она сказала еще что-то, но Тад уже не улавливал смысл ее слов. Он был занят воспоминанием о фразе Старка насчет Эндсвилла... места, где заканчиваются все железнодорожные пути.
Тад лежал на простыне. Он потер лицо и ожидал исчезновения всех кошмарных ощущений. И они отступали, но удивительно медленно. По крайней мере, ему удалось не разбудить Лиз.
Он безумно уставился в темноту, не пытаясь уловить смысл сна, только желая избавиться от него. Через некоторое время в соседней комнате проснулась Уэнди и начала плакать, требуя перемены белья. Уильям, конечно, проснулся через несколько секунд и решил, что и ему необходима та же процедура (хотя, когда Тад снял с него пеленки, они были абсолютно сухими).
Лиз тотчас пробудилась и еще сонная двинулась в детскую. Тад сопровождал ее, почти радостный от осознания необходимости возни с детьми посреди ночи. Посреди этой ночи, во всяком случае. Он перепеленал Уильяма, пока Лиз проделывала то же самое с Уэнди. Никто из них не говорил много, и когда они возвращались в спальню, Тад был рад почувствовать, что теперь он действительно хочет спать. До этого он боялся, что образ разрушающегося у него на глазах тела Лиз никогда более не даст ему возможности спокойно спать по ночам.