Темная половина
Шрифт:
— Не стреляйте в меня, — спокойно сказал убийца. — Я уже все закончил. — Тележка и униформа, как выяснилось, были одолжены у одного старого забулдыги, который даже не подозревал о ссорах между преступником и его женой.
Мораль была проста: если кому-то очень хочется до вас добраться, и у этого кого-то будет немного удачи, то он несомненно увидится с вами. Вспомним Освальда, вспомним Чапмена, вспомним, что проделал сам Старк со всеми этими людьми в Нью-Йорке.
Звонок.
— Вы еще здесь, шеф? — радостно спросил женский голос из госпиталя графства Бергенфилд.
— Да, — ответил Алан. — Все еще здесь.
— У меня есть требующаяся вам информация, — сказала она. — Доктор Хью Притчард ушел
— Могу ли я записать их?
Она сообщила все, что требовалось. Алан поблагодарил, снял трубку и набрал номер. На том конце его звонок оборвался на половине, а затем автоответчик начал мерно произносить свое важное сообщение в ухо Алана Пэнборна.
— Хэллоу, это Хью Притчард, — вещал замогильный голос. «Ну вот, — подумал шериф, — парень хотя бы не загнулся — это уже удача». — Хельга и я сейчас ушли из дома. Я, вероятно, играю в гольф, а где Хельга, знает лишь Господь. — Затем последовал довольный смешок старикана. — Если вы хотите что-то сообщить, можете это сделать после сигнала зуммера. Он последует через тридцать секунд.
Бии-пп!
— Доктор Притчард, это шериф Алан Пэнборн, — сказал Алан. — Я служу в Мэне. Мне нужно поговорить с вами о человеке по имени Тад Бомонт. Вы удаляли опухоль из его мозга в 1960 году, когда ему было одиннадцать лет. Пожалуйста, позвоните мне в полицейское управление в Ороно, номер 207-255-2121. Благодарю вас.
Он закончил свою сладкую речь. Разговоры с автоматами всегда заставляли его чувствовать себя не в своей тарелке.
Почему ты так беспокоишься из-за всего этого?
Ответ, который он уже давал Таду, был предельно прост: процедура. Алан сам не мог быть удовлетворен столь уместным словом, потому что знал, что это не была процедура. Она могла бы считаться таковой — мысленно, хотя бы — если бы этот Притчард оперировал человека, называющего себя Старком (но ведь и он больше себя таковым не считает и не называется этим именем), но ведь это не так. Притчард оперировал Бомонта, и, в любом случае, прошло уже двадцать восемь лет.
Так почему?
Потому что все было неправильно, вот почему. И отпечатки пальцев, и тип крови по анализу кончика сигареты, и то сочетание разума и жажды убийства, которое продемонстрировал преступник, и настойчивость Тада и Лиз в том, что литературный двойник Тада вдруг ожил и стал реальным человеком. Это было наиболее неправдоподобно. Это предположение двух лунатиков. И сейчас у него было нечто, что тоже было неправдоподобным. Полиция штата приняла без возражений и сомнений заявление этого типа по телефону, что он теперь осознал и понял, кем он является на самом деле. Для Алана все это гроша ломаного не стоило. От этого попахивало мошенничеством и хитростью.
Алан подумал, что, может быть, этот человек все же появится.
«Но ни один из этих ответов не служит ответом на мой вопрос, — шептало сознание Алана. — Почему ты так беспокоишься из-за всего этого. Почему ты звонишь в Форт Ларами, штат Вайоминг и ищешь этого старикана, который скорее всего не помнит Тада Бомонта из-за того, что давно уже страдает провалами памяти?»
— Потому что у меня нет ничего лучшего, — прямо и честно ответил самому себе шериф. — Потому что я могу звонить отсюда без этого чертова городского выборного старосты, который следит, чтобы я не превысил расходы на междугородные телефонные разговоры. И потому, что они верят в это — Тад и Лиз. Это безумие, все правильно, но они кажутся достаточно разумными во всех прочих делах... и, черт возьми, все же они ВЕРЯТ в это. Это не значит, что и я верю.
И он не верил.
Так ли?
День проходил медленно. Доктор Притчард так и не позвонил. Но голосовые отпечатки все же пришли, вскоре после восьми, и они были
Они выглядели совсем не так, как ожидал Тад.
Он думал увидеть нечто типа распечатки электрокардиограммы с пиками и провалами, которые Алан будет пытаться расшифровать и объяснить. Он и Лиз будут поддакивать с умным видом, как это делают те люди, которые, столкнувшись со слишком сложными и путаными объяснениями какой-либо вещи, незнакомой им, знают, что лучше всего в этом случае не задавать каких-либо вопросов, поскольку если их действительно задать, то получишь еще менее понятный ответ.
Вместо ожидаемого, шериф показал им два листа чистой белой бумаги. Единственная линия шла посередине каждого из них. У этих линий были какие-то участки типа пиков, всегда по два или по три вместе, но большей частью эти линии напоминали мирные синусоидальные волны. И вам достаточно было одного взгляда на них, чтобы убедиться если не в полной идентичности, то в очень близком сходстве обеих прочерченных самописцем линий.
— Это то же самое? — спросила Лиз.
— Не совсем, — ответил Алан. — Смотрите. — Он наложил один лист на другой как иллюзионист, проделывающий на глазах у восхищенной публики особо ловкий и коронный фокус. Шериф поднял оба листа к свету. Тад и Лиз внимательно разглядывали изображение на бумаге.
— Они, действительно, те же самые, — проговорила Лиз мягким и трепетным голосом.
— Ну... не совсем, — ответил шериф и показал на три небольших участка, где между линиями имелись очень малозаметные различия, и сквозь верхний лист бумаги здесь просвечивала тоненькая зубчатая нитка, нанесенная в этом месте только на нижнем листе. Один из этих зубцов приходился поверху, а два других понизу соответствующих участков на верхнем листе. Основные линии казались полностью идентичными. — Различия отмечены на отпечатке Тада, и они проявляются только на стрессовых участках. — Алан поочередно показал каждый из них на бумаге. — Здесь: «Что тебе надо, сукин сын». Здесь: «Это же чертовская ложь, и ты это знаешь». И, наконец, здесь: «Сплошная ложь, черт тебя раздери». Сейчас все эксперты сфокусировали свое внимание на этих мельчайших различиях, поскольку они хотят зацепиться за них в доказательствах, что невозможно получить два идентичных голосовых отпечатка от разных людей. Но все дело в том, что в записи Старка не было никаких стрессовых участков. Ублюдок оставался холодным, спокойным и выдержанным все это время.
— Да, — сказал Тад. — Он говорил так, словно запивал свою речь лимонадом.
Алан положил листы с отпечатками на край стола.
— Никто в руководстве полиции штата действительно не верит, что это два различных голосовых отпечатка, даже с этими мелкими различиями, — сказал шериф. — Мы получили отпечатки из Вашингтона очень быстро. Причина моего столь позднего появления здесь связана с просьбой эксперта из Аугусты. Как только он увидел их, он попросил копию магнитофонной записи. Мы послали ее из Бангора авиарейсом «Истерн Эйрлайнс», и они прогнали запись через одну штуковину, называемую аудиоусилителем. Они это сделали, чтобы определить, действительно ли кто-то живой говорил с той стороны, или там прокручивалась магнитофонная запись.
— Вот как, — сказал Тад. Он сидел у камина и пил содовую.
После ознакомления с голосовыми отпечатками Лиз повернулась к детскому манежу. Она села на пол, скрестив ноги и пытаясь не допустить столкновения голов Уильяма и Уэнди, когда они изучали пальцы ног друг у друга.
— Зачем им это понадобилось?
Алан ткнул пальцами в сторону Тада, который грустно усмехнулся.
— Ваш муж знает, зачем.
Тад спросил шерифа:
— С этими небольшими различиями, они ведь могли, по крайней мере, высмеять самих себя, предположив, что разговаривали два различных голоса — Что вы имеете в виду?