Тёмная рать
Шрифт:
Время свободных художников прошло. Пропали даже коммерсанты, которых Цент в прошлом доил. Их просто передушили, чтобы не путались под ногами. Новая конкретная братва имела неиссякаемый источник бабок – нефтяную трубу, и им неинтересны были какие-то там торгаши или артельщики с их жалкими копейками.
В сложившихся происками темных сил нечеловеческих условиях бытия Центу пришлось переступить через свою гордость и работать. Это было унизительно и противно, ведь прежде, если ему требовались деньги, он их просто отбирал, но иного выхода не было. Анфиска одна не могла их содержать, даже если бы вновь вернулась на панель – с ее нынешней внешностью она заработала бы там меньше, чем в своем магазине. И Цент начал бомбить. Бомбить на своем «мерине», немолодом, но все еще бодром боевом скакуне. Стыдоба! Все равно, что на танке поле вспахивать. От работы таксистом у Цента пошатнулось здоровье. Прежде его и били, и убивали, а он и в ус не дул – всегда был бодр и весел. Теперь же каждое утро чувствовал себя так, будто восстает из гроба. Все болело, суставы крутило, желание жить возникало только с толкача. Цент чувствовал, что виноват в этом вовсе не возраст. Виновата окружающая среда. Это она загоняет его, молодого и полного сил, в могилу. А когда у него однажды не получилось с Анфисой (впервые в жизни!) Цент едва не полез в петлю. Анфиса его, конечно, утешила, и Цент сделал вид, что утешился, но в глубине души он был безутешен. А когда осечки стали происходить с пугающей регулярностью, ему все стало ясно – страну кастрировали, пока он сидел. Теперь взялись и за него.
Было ли Центу при всем этом дело до какой-то там поездки на дачу? Хотел ли он куда-то ехать? Нет! Не хотел! Но Анфиса уже все решила. Она вообще, с недавних пор, стала все решать, и Цент, к своему удивлению, не сопротивлялся ей. Немыслимо! В иные времена так бы воспитал кулаками, что неделю на ноги не встала бы, а теперь вот оно как – власть взяла и командует. Почуяла, что ослаб Цент. И не бьет, и не ругается, и осечки у него бывают….
Центу безумно хотелось уехать куда-нибудь далеко-далеко, в такие края, где еще не навели этот мерзкий порядок, и где он сможет в полной мере реализовать все свои таланты. Но где такое место? Куда податься?
– Дорогой, ты собрался? – прозвучал из спальни голос Анфисы.
Цент в одних трусах сидел за столом на кухне и с угрюмым видом хлебал остывший чай. За окном цвела весна, щебетали птички, вкусный воздух вползал в открытую форточку, зовя на поиски приключений. Центу захотелось послать этот воздух куда подальше. Зачем он издевается? Зачем куда-то зовет? Все, кончились приключения. Только и остается, что тихо и дико скучно доживать жизнь вместе с Анфисой, днем бомбить, а каждую ночь встречать со страхом, как бы опять не случилось осечки.
В кухню вошла Анфиса, и осуждающе посмотрела на Цента.
– Ты еще чай не допил! Сейчас Маринка с Владиком подъедут, а мы еще не готовы.
Маринка! Как же дико Цент не переваривал эту болтливую макаку. Если бы ему дали право убить ее самым жестоким образом, а в обмен сократили бы его жизнь на пять лет, он бы ни секунды не колебался. Пять лет за такое счастье – не срок. И что там еще за Владик? Наверняка какой-нибудь лох. Маринка разве нормального мужика найдет? Нормальный на такую не позарится. Вот ведь дожил до чего – приходится ехать на дачу с какими-то дурами и лохами. Хорошо, что братва этого срама не видит – сквозь землю бы провалился.
Это мероприятие, то есть совместную поездку на дачу Владика, Анфиса с Маринкой запланировали давно. Цент с самого начала предпринимал вялые попытки отказаться от участия в этом постыдном деле, даже прикинулся больным, и заявил, что не сможет вести машину с высокой температурой. Температура и впрямь была высока, нагретый над газовой плитой градусник едва не лопнул в руке у симулянта. Но не помогло. Анфиса тут же заявила, что сама поведет машину. После этого Цент сдался. Он знал, как водит подруга. В Анфисе пропадал дар летчицы-героини, из той суицидальной серии, что идут на таран сразу, даже не расстреляв боекомплекта. На памяти Цента она трижды садилась за руль, и все три раза от точки старта до точки ДТП оказывалось не больше сотни метров. Герой лихих девяностых неоднократно пожалел, что в свое время купил подруге права на вождение автомобиля. Анфиса даже пешком ходила плохо, постоянно спотыкаясь на ровном месте или врезаясь лбом в столбы, которые имели наглость оказаться на ее пути. Доверить подруге свой автомобиль означало своими руками отправить его на свалку. В нынешние времена порядка и стабильности заработать на новое средство передвижения он не имел никаких шансов, так что пришлось согласиться на поездку, хоть от одной мысли о ней уже с души воротило.
– Вы там без меня никак не обойдетесь? – с агонизирующей надеждой спросил Цент.
– Нет! – воскликнула Анфиса. – Ты нам нужен.
– Зачем?
– А кто нас защищать станет? – игриво спросила подруга. – Вдруг на нас маньяки нападут… сексуальные.
– А этот… Владик?
– Владика самого защищать надо, – засмеялась Анфиса. – Все, собирайся, не ворчи.
– Так и знал, что этот Владик лох последний, – проворчал Цент, вливая в себя остатки холодного чая. Чувствуя себе бесхребетным подкаблучником, встал из-за стола и покорно поплелся одеваться.
Владик не обманул ожиданий Цента. Едва он вылез из машины, как у конкретного пацана настроение ухудшилось на три порядка. Владик оказался тощим заморышем в очках, и едва взглянув на него, Цент ощутил неодолимый зуд в кулаках. Когда-то он таких очкариков по десять штук на дню пополам ломал, а теперь еще и руку придется жать. Да если бы только Владик знал, с кем доводилось в своей жизни здороваться Центу, он бы от страха помер. С такими людьми доводилось рукопожатиями обмениваться, что не дай бог, во сне приснятся – потом ищи приемлемые для самолюбия оправдания, почему постель сырая. Но стоило Центу перевести взгляд на Маринку, как кулаки зачесались в два раза сильнее. Если бы дед Мороз существовал, Цент бы ему загадал только одно желание – оказаться в темном лесу, без свидетелей, наедине с Маринкой и остро наточенным топором.
Анфиса с Маринкой нежно обнялись и поцеловались в щечки, Цент стоял столбом и тяжелым взглядом разделывал Владика на мясной ряд. Тот чуял взгляд Цента, и потому подходить трусил, топтался у машины.
– Привет, – поздоровалась Маринка с Центом. – Что такой хмурый? Опять осечка?
Двуствольный взгляд Цента переместился на Анфису. Разумеется, та уже все растрепала своей лучшей подруге, а подруга, небось, всему городу. Возникло желание плюнуть на все и вспомнить старые добрые времена – достать из тачки монтировку, и забить всех троих до смерти чисто по беспределу. Желание возникло, еще какое, но Цент не двинулся с места, даже Маринку не обложил. Все проглотил и стал переваривать.
– Владик, иди сюда, я тебя познакомлю, – позвала Маринка.
Владик, застенчиво улыбаясь, подошел как дрессированная собачонка. Цент с отвращением подумал, что он и сам стал дрессированный. А ведь был когда-то диким зверем, бегал на воле.
Состоялась процедура знакомства, в ходе которой Цент так сердечно, от всей души, пожал Владику хилую ладошку, что очкарик взвизгнул и даже слегка присел.
– Маринка сказала, он программист, – сообщила Анфиса, когда они уселись в автомобиль, и Цент направил его следом за машиной Владика. – Зарабатывает хорошо.
– Шлюха твоя Маринка, – проворчал Цент сквозь зубы, и стал шарить по карманам в поисках сигарет. – За бабки под кого угодно ляжет.
– Неправда, – возмутилась Анфиса. – Она уже давно с этим завязала.
– Она с этим да, а это с ней нет. Слушай, куда это они ехать собрались? Очкарик сказал, что сорок километров, или больше. Он на Камчатке дачу купить не мог?
– Там место хорошее, – начала убеждать Анфиса. – Очень красиво. Природа, птички поют. Лес недалеко, озеро.
Прозвучало не слишком заманчиво. Всякие там леса Цент не любил, после того как однажды недруги из конкурирующей группировки привязали его к дереву с целью сжечь заживо. Уже и бензином облили, уже и спички достали, но, слава богу, братва подоспела, не дала в обиду. Цента отвязали, несостоявшиеся инквизиторы заняли его место. Смешно так горели, дергались, орали. А запах от них исходил столь заманчивый, что у Цента так слюнки и текли. Что же касалось певчих птичек, то к этим пернатым фашистам Цент давно питал ненависть, как раз с тех пор, как купил свою первую машину. В лихие девяностые отстреливал их прямо с балкона, так что весь двор был завален трупами убиенных ворон и голубей. Теперь же времена были не те, и пернатые могли без опаски гадить на автомобили. Цент, конечно, не смирился, пару раз накрывал им поляну путем рассыпания отравленного зерна, но это не помогало. На место померших от коварного угощения птичек являлись новые, поскольку бабки во дворе исправно прикармливали их семечками и хлебом. В былые времена Цент разобрался бы со старыми кошелками, а ныне приходилось терпеть и страдать.