Темная роза
Шрифт:
– Дитя мое, король приказал мне выслушать твое признание относительно выдвинутых против тебя обвинений, – начал он.
Анна слегка склонила голову набок:
– Он надеется, что я признаюсь в преступлении и тем облегчу его совесть? Но как же он может узнать о моих признаниях, Томас? Неужели он считает, что вы сообщите ему? – Кранмер явно чувствовал себя неловко. – Если это так, – мягко улыбнулась она, – он знает Томаса хуже, чем я. Разве вы не напомнили ему, что не можете нарушить тайну исповеди, Томас?
– Разумеется, ваша светлость, я сказал это королю.
– А он приказал в любом случае выслушать меня?
– Я пояснил, что это, может быть, даст вам облегчение, – объяснил архиепископ.
– Вы правы, – ответила Анна, – и я охотно исповедуюсь вам, мне нечего страшиться.
– Ваша светлость, – произнес Кранмер, затем сделал паузу и беспокойно огляделся вокруг, прежде чем продолжить. – Ваша светлость, я думаю, что мог бы спасти вас. У меня есть план – если только вы захотите выслушать его.
Даже в полутьме комнаты Нанетта увидела, как побледнела Анна. Ей предлагали жизнь – в такой момент!
– Продолжайте.
– Ваша светлость, если бы можно было доказать, что вы и король никогда не были женаты – по каноническому праву, для вашего союза были два препятствия: ваша помолвка с лордом Нортумберлендом и связь короля с вашей сестрой.
– Если бы я никогда не была замужем... – задумчиво проговорила Анна.
– То вы остались бы только маркизой Пембрук, и тогда ваша предполагаемая связь с этими джентльменами не могла бы рассматриваться как адюльтер, а в этом случае нет и оснований для измены.
– Понятно. И вы полагаете, что король согласится с этим?
Томас покачал головой:
– Не знаю, ваша светлость. Но по закону в этом случае вас должны отпустить, так как нет состава преступления. Если бы вы поклялись, что ваш брак был незаконным...
– И тогда Елизавета будет объявлена незаконнорожденной? – спросила Анна, поняв последствия этого.
– Она будет объявлена ею в любом случае, ваша светлость.
Анна кивнула.
– Тогда меня отправят в ссылку, как вы полагаете?
– Возможно, вам придется поселиться в монастыре, но там вы были бы в безопасности.
– Хорошо, Томас, я согласна. Готовы ли у вас бумаги? Тогда я подпишу их. Я не так горда, как Екатерина. Я молода и люблю жизнь. Если я смогу выехать за границу вместе с Елизаветой, я буду рада.
На обратном пути в Тауэр она была почти весела:
– Я знаю в Антверпене один монастырь, я могу поехать туда и жить там спокойно с моей дочерью. Я так устала, думаю, что никогда больше мне не захочется оказаться при дворе. С меня достаточно простой жизни – сельских наслаждений, как говорит Том, и того, что я буду следить за взрослением моей дочери. Надеюсь, ее судьба сложится счастливей, чем у матери. Может быть, Том тоже присоединится к нам, как ты думаешь, Мэри?
– Мадам, – с сомнением произнесла Мэри, и Анна рассмеялась.
– Ты так осторожна, моя дорогая! Ну что же, пусть нет. Но ведь вы же поедете со мной? Или ссылка – это слишком много для подруги?
– О, мадам, как вы можете так думать? Я никогда не расстанусь с вами, – заверила ее Мэри, почти рыдая, – до конца моей жизни, я никогда не оставлю вас.
Анна посмотрела на четырех любящих ее женщин и улыбнулась:
– Король позволит мне уехать. Он не хочет моей крови. Никогда раньше не казнили королеву Англии – это слишком ужасно. Люди на улицах уже возмущаются тем, что меня осудили несправедливо. Нет, он разрешит мне уехать.
Но утром семнадцатого мая Кингстон принес весть о том, что жертва Анны оказалась напрасна – ее брак с королем был аннулирован, она более не считалась королевой и никогда ею не была. И все же ей придется умереть за преступление, которое она не совершала. И что еще хуже, та же участь постигнет и четверых мужчин. Услышав это, Анна лишилась последней надежды. Кингстон ушел, а она рухнула на пол и плакала, пока глаза ее не иссохли.
Наступил еще один прекрасный майский день, И утонул в сумерках. Последние солнечные лучи гасли за окошком, и в черной бархатной глубине неба начали проступать звезды. Анна сидела перед окном, смотря на единственный доступный ее взгляду краешек неба, пока солнце не скрылось; и только тогда разрешила женщинам зажечь лампы. Это был ее последний закат – завтра наступало девятнадцатое мая, и утром она должна умереть.
Кроме четырех женщин, с Анной в комнате находился тюремный священник Мэтью Паркер, который должен был остаться с ней вплоть до эшафота. Ему не будет позволено подняться на эшафот, так как она не признала своей вины, но Кингстон, по своей доброте, добился его присутствия в камере, а также принес в маленькую переднюю просфоры, так что у Паркера будет занятие до утра. Он, как и Анна, не уснет всю ночь.
Анне же больше нечего было делать – она выбрала платье, которое наденет утром, написала свою речь, раздала последнее имущество, исповедалась, приняла причастие и молилась до тех пор, пока ее сознание было способно вникать в слова молитвы. Теперь ей оставалось только ждать.
– Он не мог отпустить меня, – проговорила она, – я не понимала, почему он так хочет моей смерти, раз он любит меня, но ведь именно Потому, что он любит меня, он не сможет перенести того, что я окажусь на свободе и, возможно, в объятиях другого мужчины. Моя смерть совершится невдалеке от него. Нет, нет, не плачьте, подруги, я заслужила эту казнь. Я виновна – не в том, в чем меня обвиняют, но все-таки виновна в измене: мне не удалось родить королю сына, вот в чем мое преступление. У него есть свой долг, а у меня – свой. Он знает, что я пойму его – он ведь видел, как меня короновали.
– Но, мадам... а остальные, неужели это было необходимо? – с трудом выдавила Мэри. – Его ближайшие друзья – Хэл с ним с детства, и Франк. Они оба были его пажами. А Уилл, а Джордж – это его лучшие друзья... – Она была не в силах продолжать.
Анна с сожалением посмотрела на нее:
– Я знаю, Мэри, знаю. Это тяжело мне, а ему еще тяжелее отпустить их.
– Но почему же?
– Он должен был так поступить, разве это неясно? Если бы я умерла, а они – нет, то им пришлось бы защищать меня от обвинений. Эту группу надо было уничтожить – вот почему он решил обвинить именно их. Он, конечно, не верит во все это. При дворе, где невозможно сохранить тайну?! Нет, он бы знал наверняка. Не думаю, что он хоть на секунду поверил в обвинение. Но оно позволяло ему избавиться от всех нас. – Она некоторое время молчала, раздумывая. Ее фрейлины тоже молчали – в тишине было удобнее сохранять выдержку. Наконец Анна улыбнулась: