Темная роза
Шрифт:
Внизу, в долине, блестел ручей, скачущий по скалам, а от него по склонам холма поднимались полоски зелени, на которых паслись овцы, полускрытые кустарником. На другой стороне раскинулись болота, серо-алые, парящие от жары. Повсюду под ветром колыхались хрупкие цветы взгорья: изящные колокольчики и чистотел, горный шиповник, желтая горечавка, розовый чабрец, голубая льнянка. Все остальное было недвижно, только высоко в небе, в струях теплого воздуха, плыла пустельга. Тишину нарушали лишь посвистывание кроншнепа и рокот потока внизу.
– Этот пейзаж передо мной с детства, – сказал, помолчав, Пол, – но я никогда не устаю любоваться им.
– А я привыкла мечтать о нем там, на юге, – ответила Нанетта, – мечтать о ветрах и дикой природе.
Пол взглянул на нее и взял за руку.
– У тебя холодная рука, нам лучше сесть, спрятаться от ветра, – встревожился он и начал снимать свой кафтан, но Нанетта, не столь требовательная, как ее камеристка, остановила его и села в вереск, прислонившись спиной к нагретой солнцем скале.
– Тебя не смутит, если я сниму чепец? Мне так хочется еще раз ощутить ветер в волосах.
Пол улыбнулся и покачал головой.
– Помочь тебе?
– Я справлюсь.
На ней был чепец из черного бархата на белой льняной накрахмаленной подкладке. С ним было нетрудно справиться – вот вынуты последние шпильки, и ее густые черные волосы упали на спину. Ветер начал играть прядями, перебрасывая их по лицу, а Нанетта, смеясь, ловила их. Пол наблюдал за ней с болью в сердце, вспоминая Урсулу, также любившую распустить на ветру свои серебристые волосы. Он вспомнил, как так же сидел с ней на вершине холма в вереске, вспомнил слова дядюшки Ричарда о том, что именно ее он ищет в Нанетте. Но где же истина? Изменяет ли он Урсуле, или же Нанетте? Женщина, сидящая рядом с ним, огорченно посмотрела на него – ей не нравилась эта его задумчивость. Черные глаза – нет, нет, голубые! Темно-голубые глаза! Он вздрогнул, заставляя себя вернуться к реальности.
– Что такое? – тихо спросила его Нанетта. – Тебя что-то тревожит? Ты хотел поговорить?
– Нет, это просто одна навязчивая идея, – отозвался он, – прости.
– Мать Адриана? Я понимаю тебя. Иногда вещи и люди имеют своих двойников.
Пола поразила ее проницательность:
– Так ты понимаешь меня! О, Нанетта, я так долго мечтал о твоем возвращении домой, что, когда ты в самом деле вернулась, я не знаю, как и радоваться этому. Ведь ты в самом деле здесь?
– Полагаю, что да. – Она протянула руку: – Как ты думаешь, это настоящее?
Пол взял ее руку, и их холодные пальцы начали согреваться от соприкосновения. Он улыбнулся, и с его лица исчезла тревога.
– Ты приехала домой ко мне? Не бойся, скажи мне правду, ты же знаешь, что я сделаю так, как ты захочешь. Я старик – у меня нет права на любовь молодой женщины.
– Ты говоришь глупости. Я не столь уж молода, Пол, а ты не слишком стар. Посмотри, ты еще силен и крепок. Я вернулась домой к тебе, чтобы выйти за тебя замуж, если ты еще не раздумал.
Вместо ответа Пол поцеловал ее руку:
– Скажи мне, когда ты будешь готова. Нанетта покачала головой:
– Все эти годы я была твоей женой, если ты помнишь. Чего же еще нам ждать? Видит Бог, я достаточно долго ждала тебя.
– И тем не менее...
– Я люблю тебя, Пол. Мне кажется, теперь я могу не сомневаться в этом.
Они оглянулись – их отвлек смех Одри. Слуги сидели довольно далеко от них, и, очевидно, Мэтью так успешно справлялся со своей задачей развлечения камеристки, что та забыла обо всем, что находится за ее спиной. Это как раз и было нужно Полу с Нанеттой – они остались практически наедине. Пол обнял ее, и она потянулась к его чувственным губам, ощущая, как в ней пробуждается старая, дикая чувственная дрожь. Ведь теперь в этом не было ничего дурного. Разве живые создания созданы для воздержания? Его тепло и сила притягивали ее, как солнце притягивает растения, и Нанетта прижалась к нему, стремясь снова слиться с ним в одно целое, снова испытать то странное сочетание души и тела, которое она не могла позабыть. Пол осторожно положил ее на траву рядом с собой, и ее захлестнул поток счастья. «Дочь моя, не забывайся», – прошептал тихий голос в ее сознании. «Прости меня – смилуйся надо мной», – отвечала она.
Положение Пола и Нанетты сильно облегчилось благодаря отделению англиканской церкви от Рима – теперь они могли получить разрешение на брак от архиепископа Кентерберийского, а он был гораздо ближе, чем папа. Кроме того, их случай значительно упрощался, потому что Пол мог воспользоваться покровительством герцога Норфолка, который протолкнул их прошение вне очереди, да и Томас Кранмер, разумеется, знал Нанетту как друга Анны и ускорил рассмотрение прошения в память своей любимой королевы. Так что всего через месяц после ее прибытия домой, одним ранним утром, Нанетта была обвенчана с Полом в морлэндской часовне, а свидетелями у них были слуги.
Они оба хотели, чтобы все произошло именно так.
– Никакой помпы, – сказал Пол. – Нам она ни к чему. Все церемонии мы проведем потом. Давай просто поженимся, и дело с концом.
К завтраку в этот день они приступили уже как муж и жена, тут же и объявив об этом семье. Никто, кроме Эмиаса, не удивился этому событию, и даже у него не нашлось возражений. Его шокировало то, что отец женился на своей племяннице без должного позволения (по его разумению, только папа обладал властью разрешить это). Но, глядя на них, каждый бы понял, что они действительно влюблены друг в друга и находятся в интимной связи, поэтому лучше, если дела будут так или иначе улажены, чем считать Нанетту любовницей дяди. Так что если он и не мог искренне поздравить их, то, по крайней мере, не возражал, что позволяло сохранить мир в семье.
Это лето было самым счастливым для Нанетты. Только теперь, когда она стала законной женой Пола, она поняла, в каком напряжении жила все эти годы, с тех пор как согрешила с ним в Хэмптоне. Этот грех поставил ее, в ее собственных глазах, вне церкви, и от его груза невозможно было освободиться. Теперь не только этот груз упал с нее, но и грех тот не был грехом – в уединении спальни они могли законно любить друг друга. Пол дарил ей такое наслаждение, о существовании которого она и не подозревала.
Пол забрасывал ее подарками, это доставляло ему удовольствие, он завалил ее цветами. Гобелен, подаренный ей, висел теперь в их спальне, напротив огромной баттсовской кровати. Пол подарил ей также большой сундук из серебристого дуба для одежды, принадлежавший его прабабке, и переплетенный в кожу служебник, на котором был вытеснен бегущий заяц. Он был преподнесен Маргарет, но после ее смерти возвращен семье.
И белая лошадка Пусс тоже была ее. Пол распорядился сделать для нее новое седло и упряжь из мягкой алой кожи с золотом, а к ней были привешены маленькие колокольчики. И дня не проходило без того, чтобы он не приносил Нанетте хотя бы маленький подарок, желая порадовать ее: набор ножей, такой же, как у него самого, в голубом чехле; пару кожаных сокольничих перчаток, шитых серебряной нитью; вырезанный из кедра рог для вина, с серебряными краями, на котором были вырезаны охотничьи сцены, чтобы она пользовалась им на зимней охоте; заколки из слоновой кости для волос; голубые ленты для ее лютни. Ее портрет висел на стене зимней гостиной, над камином, а на другой стороне висел его портрет.