Темная сторона города (сборник)
Шрифт:
– Еще раз? – заклекотала женщина-сова. – Поздно! Поздно!
– Вот дрянь, – сказала Ариадна. – А я надеялась, что сегодня у меня будет свидание!
Загробный детектив (Далия Трускиновская)
Евдокии Кудрявцевой – с искренней благодарностью
В ночь с 5-го на 6 июля 1898 года домовладельцы, живущие на Большой Купеческой, их семьи и постояльцы были разбужены выстрелами. Перестрелка была короткая. Выглянув в окна и убедившись, что нигде нет пожара, обыватели улеглись спать.
Наутро
– Да вроде ничего не случилось, – сказал Беренс. – Может, студенты дурака валяли. Стекла в первом этаже перебиты, и все.
Студентов не поймали, собранные сыщиками гильзы выбросили, стекла Зибенштейн купил новые – так это дело и забылось.
А меж тем особняк, еще не став настоящим домом, приобрел первого жильца.
Это был столичный житель Адам Боннар, забравшийся в провинциальный портовый город по важной причине – он служил в частном сыскном бюро и преследовал плохого человека, лишившего жену самого обер-полицмейстера фамильных бриллиантов. Бриллианты отнюдь не были украдены, а просто исчезли при очень сомнительных обстоятельствах – были там и тайные визиты полицмейстерши в некую гостиницу, и вранье насчет помирающей тетушки, и сплетни прямо в каком-то гомерическом количестве. Потому-то пострадавший супруг через подставное лицо обратился к светилам частного сыска.
Как Адам, идя по следу, оказался в недостроенном доме, кто именно там его встретил, чья пуля вошла в сердце, когда в подвале образовалась яма глубиной в целых два аршина, куда потом подевались лопаты – не суть важно. Злодеи закопали тело неудачника и разбежались.
Менее всего они могли предположить, что такая смерть – вернейший путь к бессмертию. Уже на следующую ночь Адам бродил по особняку, плохо понимая, что с ним случилось.
Привычка сопоставлять факты и делать выводы очень пригодилась – вскоре Адам догадался, что стал привидением, привязанным к дому надолго – видимо, до того дня, когда найдут его прах, захоронят по-человечески и отпоют. Но особняк Зибенштейна строился на века, пол в подвале замостили каменными плитами, и мало надежды было, что кому-то придет в голову под ними ковыряться.
Адам погоревал и понял, что нужно чем-то занять себя. Он привык жить деятельно, весело и боялся, что скучное существование привязанного к дому привидения – вернейший путь к безумию.
Он наблюдал за строителями, видел их мелкие хитрости, бродил по саду, слышал, как за высоким забором в кустах дважды в неделю возится парочка, и вычислял: отчего дважды в неделю, кем служит кавалер, если в иные дни занят, и почему бы им не пожениться.
Сперва его мир был ограничен этим забором. При попытках перелезть или перепрыгнуть (Адам мог теперь подскакивать на сажень в высоту) бывшего сыщика отбрасывало нечто вроде прозрачной натянутой простыни. Но однажды
Покойный сыщик был убежден в своей незримости – ведь слонялся же он по вечерам среди маляров и паркетчиков, а его никто не видел. И он даже испугался, услышав хриплый бас:
– Ого! Еще одно несчастное создание навеки к сей скорбной юдоли прилепилось!
Адам еще не отвык при опасности хвататься за револьвер, вот только оружия теперь не имел – непонятным образом вся его одежда, включая хитрые новомодные подтяжки для носок, перешла в призрачное состояние, а револьвер – дудки!
– Не трепещи! – прорычал бас. – Пива желаешь ли?
– Пива? То есть как?
Адам за то время, что состоял в привидениях, ни аппетита, ни жажды не испытывал, что его немного огорчало – при жизни он был любитель хорошего застолья и часы, проведенные за столом в хорошей компании, считал самыми полноценными. Ему сильно недоставало ритуала – с усаживанием, расправлением салфетки, поклонами кельнера или полового, шутками сотрапезников, сосредоточенным выбором блюд и вин, тостами и кулинарными комментариями.
– А вот! – И перед Адамом предстал бородатый призрак в коричневой рясе, с непокрытой головой и с бочонком на плече.
– И что, оно… льется?.. – растерянно спросил Адам.
– И как еще льется, чадо! Имя свое почтенное соблаговоли изречь.
– Адам Боннар, к вашим услугам.
– А я, чадо, брат Альбрехт, бенедиктинского ордена недостойная овца. Подноси уста!
– Как это – уста?
– Кознями сатанинскими я пивом-то снабжен, а кружки мне не дали. Вот – брожу, чая обрести собрата, кой подержал бы для меня бочонок, а я для него подержу. В одиночку пить не то чтоб несподручно, а вовсе даже невозможно.
Призрачное пиво оказалось неплохим, и Адам подивился тому, что у призраков сохраняются вкусовые ощущения. Вот только пить, приспосабливаясь к дыре в бочонке, оказалось неудобно.
– Соседи, стало быть, – сказал брат Альбрехт. – Сие славно и пользительно. Будет с кем словцом перемолвиться. Тебя, чадо, как угораздило?
Адам рассказал историю с бриллиантами.
– Ну и дурак ты, чадо, – заметил брат Альбрехт. – Заманить себя позволил – вот и слоняйся теперь до скончанья века, пока умом не тронешься, как наш гусар. Хотя он, может, в безумии скончался, того знать не могу, ибо на вопросы не отвечает, а чуть что – за саблю хватается.
– Тут и гусар есть?
– А также гусарова кобыла! Я полагаю, он лет с сотню как переселиться изволил. И с кобылой вместе. Ты, чадо, знай – я в скорбной юдоли четыреста лет обретаюсь, я тут старший. Был еще рыцарь Тагенбург, да пропал, а веселый был рыцарь! Сядет, бывало, под окошком и поет, и поет! Заслушаешься! Сдается, извели рыцаря. Не всем пенье нравится, а сосудам сатанинским так и вовсе оно противно.
– Кому?
– Бабам! Ибо всякая баба есть сосуд скверны и вместилище соблазна, – брат Альбрехт вздохнул. – Есть у нас и свое вместилище, у реки является. Я туда не хожу, дабы не оскверниться. Тагенбург от старости позабыл, у которого окна свои серенады распевать, то там, то сям садился. А голос-то людишкам слышен…