Темная сторона Луны
Шрифт:
– Видели ли Вы когда-нибудь рядом с бароном людей, одетых в длинные плащи, скрепленные под подбородком булавками в форме убывающей луны?
– Однажды видела. Но не придала этому значение. Это было на Дерибасовской. Я решила, что так теперь одеваются те, кто предлагает фотографироваться с туристами. Хотя стоял уже ноябрь, и туристов в городе не было.
– Не помните, о чем они говорили?
– Я запомнила эту встречу, потому что барон впервые заговорил по-русски. Правда, не с французским акцентом, что сразу бросилось мне в уши. А с каким-то другим, мне неизвестным. Он говорил по-русски совсем неплохо,
– У Вас очень хорошо поставлена речь. Вы говорите удивительно гладкими предложениями.
– Привычка переводить на ходу, - улыбнулась Елена.
– Так о чем же он говорил по-русски с этим человеком в плаще?
– Они говорили о процессе копирования. О том, что нужно набрать дополнительный штат. Пожалуй, это все, что я смогла запомнить.
И тут меня посетила мысль, которая, несмотря на всю ее абсурдность, показалась правильной. Талантливые художники и есть тот самый штат, который потребовался для этого чертова копирования. Может быть, речь шла о копировании каких-то рисунков? Но тогда как объяснить, что два рисунка пейзажей отличались друг от друга деталями? Неточная копия? Или... или попытка скопировать пространство по слоям? Вот!
– Уточните, пожалуйста, когда произошла эта встреча? Примерно?
– В ноябре, в начале. Или, может быть, в конце октября? Нет, пожалуй, в начале ноября прошлого года.
За месяц до Нового Года Евгений начал писать лунные пейзажи, которые вывели его на пик мировой популярности. Но зачем же надо было делать Кобринского популярным художником? Разве нельзя было предложить ему денег, когда он еще не был популярен? Дешевле, и с тем же качеством могли бы получиться копии. Или не с тем же? Отличается ли творчество художника, который уже поверил в свой талант, который признан миром, от творчества художника, сидящего в отсыревшем подвале и пишущего картины якобы "для себя"? Думаю, отличается очень сильно. Да и Вилена говорила, что манера письма у него поменялась! Как жаль, что я ничего не смыслю в искусстве!
– А Евгений как относился к его разговорам о лунных культах?
– Смотрел в рот. Буквально каждое слово выхватывал. Дело в том, что Евгений, при всем его таланте, не был глубоко образованным человеком, и на него любая идея могла произвести огромное впечатление. Если человек изучал историю, он никогда не сможет воспринять идею Луны как умирающего и воскресающего Бога, как лодку, на которой путешествует Солнце. А Евгений впервые об этом услышал. И, конечно, его душу эта идея всколыхнула до основания.
– Скажите, пожалуйста, отличается ли с Вашей точки зрения творчество Евгения до мирового признания от тех картин, которые он написал после?
– Отличается. Очень сильно. Он поверил в себя. Он начал воспринимать движения собственной души как нечто ценное, важное и самодостаточное. Он на самом деле стал писать как очень талантливый, гениальный художник только после обретения мирового признания. Это бесспорно. И это не только я так думаю. Вы почитайте критику в интернете!
– Интернет у меня будет завтра.
– Ну вот и посмотрите! Тортики здесь просто объедение!
– Хотите еще?
– Нет, мне пора подумать о талии... Все-таки скоро на пляж.
– А почему барон сейчас выбрал себе другого переводчика? Вы ведь знаете, что он в городе?
– Да, я буквально пару дней назад встретила его в Городском Саду, он ходил, смотрел картины. С ним сейчас Алла работает. Я ее знаю. Мы учились вместе. Думаю, это дело вкуса. Он может выбирать, и он выбирает...
– Спасибо, Лена. Вы очень мне помогли. В самом деле. Благодаря Вам, у меня появилось сразу множество гипотез, которые требуют проверки.
– Если Вы захотите со мной встретиться, позвоните, - улыбнулась Елена.
– Я, может быть, еще что-нибудь вспомню...
– Если Вы хоть что-нибудь еще вспомните, или просто захотите поговорить, то вот Вам моя визитка. Звоните на мобильный в любое время дня и ночи. А я позвоню Вам обязательно. Ведь у Вас есть сотовый?
– Да, конечно. Я сейчас позвоню на Ваш и Вы его запишете.
Мы внесли сотовые телефоны друг друга в органайзеры и вместе вышли из кафе.
– Хотите немного погулять по Приморскому Бульвару?
– спросил я.
– С удовольствием.
Мы прошли мимо памятника Потемкинцам, вышли к Дюку и направились к Думе.
– Виктор, Вы давно работаете частным детективом?
– На самом деле, официально я не работаю в этом качестве. Время от времени знакомые просят помочь им решить ту или иную задачу, которая не по силам никому другому.
– Вы следите за чужими женами? Фотографируете их?
– Нет, такие заказы я не беру. Я распутываю сложные дела, которые превышают возможности милицейских сыщиков. Я восстанавливаю целое по деталям. Это все.
– Ну и перстень наверняка помогает это делать?
– Я одел его на палец только вчера. Поэтому, наверное, еще не почувствовал всей заключенной в нем силы.
– Но он был Вам передан добровольно?
– спросила Елена.
– Совершенно добровольно. Как гонорар за одно распутанное дело.
– За этим перстнем барон охотится давно. Он упоминал, что следы его теряются именно здесь, в Одессе. Перстень попал сюда после войны с Наполеоном, который был его последним известным владельцем. Наполеон потерял его в Москве, когда праздновал захват столицы. Результат проигранная кампания. Не повторите его ошибку.
6. Ночной визит.
Нынешняя переводчица барона Амьена позвонила тем же вечером.
– Здравствуйте, меня зовут Алла, я переводчик барона Амьена. А Вы и есть Виктор?
– Да, это я.
– Барону сообщили, что у Вас есть несколько картин, которые могут его заинтересовать. Это так?
– Да. Они у меня есть.
– Вы сможете найти время для встречи с бароном завтра?
– В первой половине дня.
– Где вы хотели бы встретиться?
– Может ли барон приехать ко мне домой?