Темная
Шрифт:
Вначале следовало научиться читать и писать не только на языке фейри и эльфов, но и на всеобщем. Разумеется, в классы ее не пускали, но никто не мог запретить спрятаться на крыше сарая, где проходили уроки, проделать дырочку в крыше и внимательно слушать учителя, господина Джарга. Дождь, снег, жара — ничто не могло помешать упорно идти к намеченной цели. Диарра старательно копировала знания на стянутые из отцовского кабинета листы бумаги. Она бережно хранила свое сокровище под соломенным тюфяком; вначале неловко карябала углем, потом — огрызком выброшенного в мусор грифеля. Писала, потом крепко-накрепко вбивала в память географию
Выучив алфавит, Диарра повадилась тайком пробираться в не слишком богатую библиотеку рода и взахлеб читать. С некоторыми книгами было тяжело расставаться, но темная не решалась показать свое увлечение хоть одной живой душе. Закрытая на замок дверь общинной библиотеки стала бы для нее настоящей трагедией.
Часто, утащив понравившуюся книгу, девочка пробиралась в пещеру магического источника и наслаждаясь покоем, буквально глотала истории, водя пальцем по рукописным строчкам. Восторженно разглядывала будто живые картинки, настолько качественно и талантливо они были нарисованы.
Вторым этапом в развитии стали изматывающие физические тренировки. Казалось бы, вечно прекрасным фейри не стоило чрезмерно утруждаться, но Диарра еще с прошлой жизни помнила: толку без труда не будет.
Вот когда пригодились познания по паркуру, джигитовке и единоборствах. Теоретические знания реализовались в многочасовые практические упражнения. Не сразу пришла к победе. Потребовался не один год, что бы, наконец, стало что-то получаться. Потом еще несколько, чтобы отточить умения. Пришлось пройти через множество синяков, ссадин и даже переломов. Благо естественная регенерация, многократно усиленная неприхотливым существованием и магический источник исцеляли травмы буквально за часы. Если и были слезы, то только злые, под непрекращающуюся мантру: смогу, сумею, всего достигну!
Разбила лоб, ничего. Встала и сделала так же сотню раз. Не получилось — две сотни.
Лет в десять Диарра выточила из дерева нунчаки и стала пробовать работать с ними. В первое же мгновение сильно разбила локти и колени. Но когда боль была для нее препятствием? Следующим оружием стал лук и ножи. Лук она сделал сама, а вот ножи пришлось стянуть у зазевавшегося охранника на воротах.
Когда прошли тринадцать лет, так и не сумела понять. Пока однажды не проснулась среди ночи от дикой, разрывающей боли во рту и спине. Зажечь свечу дрожащими руками так и не получилось. Пришлось до самого рассвета грызть подушку, заглушая крики непереносимой боли. Илоа нашла ее совершенно разбитую и обессиленную, когда тайком принесла кусок тыквенного пирога. Девушка не могла пошевельнуться и жалобно посмотрела на такой желанный кусочек, но съесть не смогла ни крошки.
Сегодня в селении готовился пышный праздник: день солнцестояния и одновременно день вступления молодых фейри в брачный возраст. Раз в году, под магическим камнем рода открывался зев древнего подземелья. Там, ожидали духи предков и строго спрашивали молодежь, готовя к взрослой жизни. Каждый проходил свое собственное испытание, не похожее на сотни других. Получив одобрение предков, магия рода одаривала молодых людей каким-либо полезным даром и дополнительно к обычным родовым татуировкам,
Диарра много раз тайком наблюдала празднества, но никогда не участвовала, как никогда не входила в господскую часть дома, довольствуясь даже не служебными, а хозяйственными помещениями. Она была уверена, если спросить главу, где именно обитает его младшая дочь, он затруднится с ответом, а то и вовсе осерчает. Гедарин всегда утверждал, что ребенок в его семье только один.
В коморке без очага было сыро и зябко. Свет сальной свечи плохо прогонял рассветные сумерки и больше коптил. Илоа встала на деревянный табурет и приоткрыла окно, впуская ароматы лета.
Кухарка была фейри без возраста, сколько ей лет точно сказать не смог бы никто. Чуть полноватая, но все равно гибкая и легкая, кухарка порхала по кухне и могла практически из ничего сотворить шедевр. Почему-то семьи у нее не было: ни детей, ни мужа. Возможно из-за того, что Илоа пришлая светлая. А быть может тайна крылась в ее прошлом. Диарра никогда не спрашивала.
— Что с тобой, деточка? — Испуганно спросила женщина. — Съела чего или кто… обидел?
Темная лишь слабо покачала головой.
— Больно очень. — Пожаловалась она.
— Где болит?
— Спина…
Илоа откинула старенькое лоскутное одеяло и изумленно охнула, на смуглой исцарапанной спине, ближе к выступающим позвонкам, явственно пробивались крылья. Еще крошечные, но, несомненно, крепкие и сильные. На таких можно летать высоко в облаках. Кухарка потерла лоб, она никогда раньше не слыхала, чтобы порченое семя обладало крыльями, особенно просто так, не проходя лабиринт. Чудо чудесное.
— Ты полежи пока. Я принесу зелье от боли. Негоже так мучатся.
Диарра шевельнула языком, наткнулась на что-то очень острое и едва не взвыла от нового приступа боли. Да что же такое творится?!!
Когда за кухаркой захлопнулась дверь, девушка пальцами ощупала рот и с удивление обнаружила второй ряд зубов. Они еще не выросли в полной мере, только острые кончики разворошили бедные десна. Болело все это неожиданное богатство просто невыносимо. Хоть плачь, хоть вой. О зубах она решила молчать, если появление крыльев так взволновало светлую, что она скажет о втором ряде зубов? Может забить панику и доложить главе рода. А этих неприятностей никому не нужно.
Вскоре вернулась Илоа и принесла пыльный пузырек с пряным запахом трав. Темная послушно осушила его и стала ожидать, когда неприятные ощущения покинут измученное тело. Тщетно. Боль утихать не желала.
— Мне нужно бежать. Тебе сейчас полегчает. Это очень сильное зелье. — Илоа нежно похлопала ее по плечу и встала на ноги.
Прошел час, еще один. Ничего не изменилось. Пришлось признать: зелье не подействовало. Что делать? Так же с ума сойти можно: еще немного и на стены кидаться будет. Диарра истово желала, чтобы рот, наконец, онемел и, одуряющая зубная боль перестала досаждать. В какой-то момент язык вновь укололся о задний ряд зубов и… задеревенел. Следом за языком бесчувственность охватила весь рот. Боль медленно пропадала.