Темное безумие
Шрифт:
Нет, я не настолько сошла с ума. Уже нет. Между мной и Грейсоном существует какая-то уникальная химия, которую нельзя описать общей терминологией или сравнить с любовью. Она не имеет причин. И когда я наблюдаю, как он ведет нашу жертву на заброшенный склад, я признаю, что даже боюсь его.
Среднестатистического психически здорового человека эмоция любви может заставить совершить немыслимое. Тогда на что способен Грейсон?
Он толкает мужчину на цементный пол, затем смотрит на меня. В его глазах горит зловещая искра.
Он тоже меня боится.
Грейсон заставляет мужчину снять мокрую серую рубашку, и, связав ему стяжками лодыжки и запястья за спиной, обыскивает на предмет других инструментов. Еще один нож засунут в сапог. Моток проволоки в заднем кармане. Тонкий рулон скотча. Заготовку стандартного ключа. Я приподнимаю бровь.
Заклеив ему рот, он медленно приближается ко мне. Стягивает с меня светлый парик, позволяя ему упасть на пол, затем подходит ближе, чтобы провести пальцами по прядям моих родных русых волос.
— А вот и ты, — говорит он. Когда он проводит пальцами по моему плечу и вверх по шее, его дыхание становится затрудненным. — Я никогда не знала, насколько приятным может быть прикосновение.
Я снимаю руку с шеи, взяв обе его ладони в свои. Расстегнув пуговицы на его манжетах, я закатываю рукава его темно-серой рубашки, обнажая шрамы и татуировки, покрывающие его предплечья.
— А вот и ты, — шепчу я.
Пока я провожу ладонями по его рукам, чувствуя каждый выпуклый и гладкий шрам, Грейсон возвышается надо мной, грозная сила, давящая на мои органы чувств. Его прикосновение, его запах, соблазн в напряженном взгляде… Я всегда была его пленницей.
Ничто и никто не мог предотвратить наше столкновения. Так же, как сейчас, когда он сжимает меня, схватив рукой за шею и прижавшись своим ртом к моим.
Непреодолимая сила.
Он наклоняется, чтобы подхватить меня ниже, а затем поднимает к себе. Я кукла в его руках. Хрупкая и ломкая. Он держит меня на весу, прижимая меня к металлическому контейнеру. Икры ударяются о стальной край, когда я сажусь на него. Руки Грейсона касаются моих бедер, поднимая юбку на дюйм, прежде чем он, наконец, прерывает поцелуй.
На его лице появляется болезненное выражение. Ему не нужно говорить ни слова, потому что я чувствую ту же боль в груди. Невыносимое ощущение, что чего-то не хватает.
Это опасность. Наша опасность. Не угроза за дверьми этого склада — гонящиеся за нами сотрудники ФБР и полиции. Не тот осуждающий мир, который лицемерно совершил бы убийство, только чтобы увидеть нас мертвыми. Нет, за этими стенами нет ничего столь мощного, чтобы по-настоящему угрожало кому-то из нас.
Опасность для каждого из нас заключается в другом.
Властное желание потреблять, потреблять и потреблять, пока мы не насытимся… но мы никогда не насытимся. Мы — бесконечная бездна, требующая полного удовлетворения, наша
— Моя болезнь такая же, как твоя, — шепчу я ему.
Пылающее узнавание горит в глубине его глаз. Он делает выпад, дикий и безумный, хватая меня за запястья. Он подкрадывается ко мне, коленом раздвигает мои ноги, пока он шарит по моему телу, как дикое животное. Каждая эрогенная зона оживает благодаря грубому прикосновению.
Резкий стук привлекает внимание Грейсона, и он издает низкий рык. Он прикусывает мою нижнюю губу, в темных омутах под контактными линзами кипит обещание. Затем он отпускает меня и встает. Он поправляет выпуклость на джинсах, прежде чем повернуться к насильнику.
— Знаешь, я предвкушал этот момент, — говорит Грейсон, огибая мужчину, пытающегося подползти к роллетным воротам. Схватив его за лодыжку, Грейсон тащит его обратно в центр. — Это должен был быть подарок на наше воссоединение. Какое-то время я фантазировал об этом моменте… как буду наблюдать, как она играет…
Грейсон — не спонтанный убийца. Все его поступки заранее продуманы до мелочей. Он редко имеет физический контакт с жертвами. Единственное, что он знает о ней наверняка — это виновна ли жертва в ужасном преступлении.
Это важно для него. Это означает, что власти не будут слишком рьяно оправдывать жертву. Есть более достойные пострадавшие, которые требуют времени и усилий, в отличие от педофилов. Или коррумпированных врачей, которые мучают пациентов. Или насильников.
Это все ради меня? Он внезапно изменил свой порядок действий только ради того, чтобы объединить наши две техники вместе? Или ему действительно нужны доказательства. Однажды я убила ради него, но именно Грейсон дернул рычаг. А не я.
— Но, — со стоном добавляет Грейсон, таща прозрачную пленку к центру. Затем он лезет в задний карман мужчины и вытаскивает бумажник. — Но, Ларри Флеминг, — он смотрит на мужчину сверху вниз, — Серьезно10? Какая неудача. Что ж, Ларри, я уверен, что смогу быстро отыскать на тебя какую-нибудь грязь. Кучу неприятных вещей, например, тот факт, что ты, вероятно, уже сидел.
Ларри заикается, вставая на колени. Он мычит сквозь малярную ленту. Грейсон срывает ее и так быстро прижимает лезвие к шее Ларри, что мужчина подавляет крик боли.
Дрожащим голосом Ларри говорит:
— Меня ложно обвинили, и я все равно отсидел свой срок!
Грейсон разворачивает плечи. Он хватает телефон Ларри с одного из ящиков, от Грейсона исходит безмолвная ярость. Он роняет телефон на пол и разбивает его. Сильно дернув парня за воротник, Грейсон поднимает Ларри на ноги. Наклоняется ближе к уху.
— Она красивая, правда?
Ларри не отвечает.
Щелчок из выкидного ножа эхом разносится по складу, лезвие снова оказывается у горла Ларри. Ларри, заикаясь, выдавливает: