Темное дело (сборник)
Шрифт:
Обо всем этом я думал, пока симпатичная девчушка в белом халате деловито ковырялась в моем широко раскрытом зеве. Когда она закончила, взгляд у нее был испуганным:
— Вы больны, — сообщила она мне.
— Ну наконец-то! — сказал я. — А я-то думаю, что это со мной такое? Сопли, голова трещит, температура. А я, оказывается, болею.
— Болеете, — подтвердила она.
— А больше вы ничего мне не хотите сказать? — поинтересовался я у нее. — Рецепт там выписать, бюллетень, телефончик?
— Чей
— Свой, разумеется.
— Зачем? — смотрела она на меня непонимающими своими глазами — сама невинность.
Я вдруг понял, что она ни капельки не кокетничает и тем более не грубит так завуалировано. Она действительно не понимает, зачем это больному вдруг понадобился телефон врача. Я чуть было не расстроился. У нее начисто отсутствует чувство юмора, понял я. Но уже в следующую секунду взял себя в руки. Что тебе с ней, Лапшин, — детей крестить?
И потом, абсолютное доверие к людям вовсе не обязательно означает отсутствие чувства юмора.
Пришлось популярно объяснять:
— Ну как же, — сказал я, стараясь выдержать ее простодушный взгляд, — а вдруг мне вечером станет совсем плохо. Вы мне и подскажете, что делать: аспирин принимать или гроб заказывать.
Тут она впервые за все время улыбнулась, покачала головой, и у меня отлегло от сердца — нормальная девушка, последняя на земле. С чувством юмора и абсолютно доверчивая.
— Думаю, до гроба не дойдет, — проговорила она, начиная что-то писать. — Но если вам очень нужен мой телефон, то пожалуйста. Я запишу его отдельно.
Если бы я был свободен, с тоской думал я, глядя на нее, если бы не эта чертова Рябинина!
Стоп! Лапшин, ты, кажется, действительно болен. Ты только что рассказывал, как вы расстались с Рябининой. Что же тебе мешает? Ну-ка, посмотри повнимательнее на эту девушку напротив тебя? Нравится? Ну, так вперед!
Не могу. Не пускает что-то.
2
Домой я вернулся злой, раздражительный и такой усталый, словно по дороге завернул на вокзал и разгрузил парочку вагонов. Я свалился на свою любимую тахту и заснул. Моментально. Мгновенно.
С недавних пор я стал запоминать свои сны. Что-то, наверное, произошло со мной, какие-то процессы внутри организма. Иначе почему я почти каждое утро теперь вспоминаю видения, посетившие меня ночью, хотя до этого мне казалось, что сплю я так крепко, что практически не вижу во сне ничего?
Этот сон я тоже запомнил, хотя ничего вразумительного в нем не было. Судите сами.
Мне приснился Президент. Борис Николаевич Ельцин сидел напротив меня в роскошном розово-синем почему-то кресле, вытягивал в мою сторону указательный палец, как какой-нибудь герой американского фильма, и говорил:
— Гриша! Ты ввязываешься в скверную историю.
Я хотел ответить и не мог. Молчал. Больше всего меня в ту минуту занимало место, на котором я сидел. Это было странное место… Ржавое корыто, наполовину заполненное водой. Сами понимаете, я испытывал некоторые неудобства. Мне хотелось встать, но ноги мои находились выше головы, и сделать этого я тоже не мог. Так это все и было. Президент говорил, а я пытался встать на ноги.
— Очень скоро, — продолжал Борис Николаевич, — тебе принесут старинную картину неизвестного художника из жизни французского короля Людовика. Я куплю ее у тебя за миллион долларов. Ты понял?
Я молчал. Я пытался выбраться из этой лохани, но у меня ничего не получалось.
Указательный палец Президента стал угрожающе расти. Не сходя с места и не наклоняясь вперед, Борис Николаевич достал меня своим пальцем и стал им ковыряться в моем носу. Хотелось чихнуть, но я не смел.
— Ты понял меня?! — грозно вопрошал Борис Николаевич. Вместо ответа я только обречено кивнул.
— Миллион долларов — хорошие деньги, — сообщил мне наш Президент. — На них ты сможешь купить себе новую ванну.
Я снова кивнул. Новая ванна в любом случае лучше, чем это корыто, из которого я безуспешно пытался выбраться.
Ельцин с интересом на меня смотрел. Наверное, он заключал в это время пари с самим собой: сумею я встать или нет. Когда я в очередной раз плюхнулся в воду, подняв фонтан брызг, он удовлетворенно кивнул и вальяжно откинулся назад.
— Учти это, — сказал он.
Я вдруг почувствовал, что это сон. Я понял, что сплю и вижу сон. Сплю и вижу сон про Ельцина. И когда я это понял, то разозлился. Я не люблю, когда надо мной издеваются, пусть это даже происходит и во сне. Не люблю, когда сижу в корыте, наполовину заполненном водой, и не могу встать, а в это время надо мной открыто насмехаются, пусть хоть и Президент, вернее, тем более — Президент. Если ты такой умный, то и решай важные государственные задачи, а не изгаляйся над человеком. Вместо того, чтобы встать, подойти и по-человечески дать руку, чтобы помочь, ты мне тут туфту гонишь про миллион долларов и про работы неизвестного художника. Мне это надо?
Злость придала силы, я крепко схватил обеими руками края лохани, дернул ее что было сил вверх и вместе с нею и взлетел. Сделав небольшой крюк, я облетел всю залу и остановился прямо над головой Бориса Николаевича. Первое время я решал, а не вылить ли мне воду прямо на эту седую голову, но потом передумал, все-таки какая-никакая, а это первая голова в России. Но тут события стали разворачиваться стремительно, и мне стало не до Ельцина.
В огромный этот кабинет вбежал Некто и стал палить вокруг себя из пушки, дико при этом крича: