Темное дело в Гейтвее
Шрифт:
– Макдафф – азартный картежник и время от времени проигрывает крупные суммы. Много пьет, большой юбочник, сорит деньгами… Что еще? Принимал самое непосредственное участие в крупных мошенничествах, которые впоследствии кому-то удавалось замять… Но это вы и сами знаете.
– Хиллори, Хиллори! – рассмеялся Вирлок. – Но только в одном нашем Гэйтвее я могу назвать человек сто, о которых можно почти слово в слово сказать то же самое!
– Макдафф тщеславен, – добавил Смит.
– Откуда вы взяли?
– Он тщательно следит за своей внешностью, ежедневно не меньше
– Все это довольно общо.
– Могу еще кое-что добавить.
– Ну?
– Несмотря на все это, он ее страшно ревнует… Я хочу сказать – ревновал.
– Вы не исключаете, что он сам мог ее застрелить?
– Мог. Как и любой из тех, кто, по-вашему, попадает под мою характеристику.
– Но ведь Адамс сообщил, что убийца задержан на месте преступления, не так ли?
– Тогда зачем же вам сведения о Макдаффе?
– Освежаю в памяти свои впечатления о самом респектабельном и влиятельном гражданине города.
– Вот мы и приехали, – заметил Смит, когда они, с трудом пробравшись по заполненной зеваками и машинами улице, остановились у ворот усадьбы Макдаффа. Дежуривший у ворот полицейский поздоровался и доложил:
– Убитая в спальне, а задержанный на кухне.
Вирлок кивнул и по мощеной дорожке, через усыпанный цветами сад направился к дому. У входа с важным видом прохаживался еще один полицейский. Увидев инспектора, он распахнул дверь.
Вирлок вошел в дом и осмотрелся. У двери в спальню, расположенную чуть выше вестибюля, на ступеньках стоял третий полицейский.
– Прошу сюда, мистер Вирлок, – сказал он, отдавая честь.
Вирлок вошел в спальню.
– Смит, попросите всех посторонних сейчас же освободить комнату, – распорядился он и повернулся к Макдаффу, который как раз показался из ванной, где, очевидно, умывался и причесывался. В руке он держал наполненный до краев бокал с виски; веки у него покраснели – не то от вина, не то от слез.
– Кто вы, собственно, такой? – сухо спросил Макдафф.
– Честер Вирлок из уголовной полиции. А это мой помощник Хилл Смит.
Макдафф даже не взглянул на Смита.
– Убийца в кухне, его допрашивают двое полицейских. Идите сюда. – Он жестом приказал Вирлоку и Смиту следовать за ним. – Не тяните канитель, – говорил он на ходу, – кончайте дело быстрее. Клянусь всеми святыми, чем скорее этот бандит окажется на электрическом стуле, тем лучше для вас, слышите?
– Слышим, сэр.
Войдя в кухню, Вирлок и Смит сразу поняли, какую дикую расправу учинили над задержанным Оззи и Авэ. Лицо юноши покрывали багровые синяки, кровь из разбитого носа и губ заливала воротничок белой рубашки и свитер. Макдафф устремился к задержанному и принялся осыпать его грубыми ругательствами.
– Ну-ка, вы оба! – сквозь стиснутые зубы обратился Вирлок к Оззи и Авэ. – Немедленно убирайтесь отсюда!
Оззи нагло ухмыльнулся.
– Пожалуйста, инспектор… Мистер Макдафф, мы сделали все, что могли, но этот тип так и не сознался.
– Я хочу остаться с задержанным наедине, мистер Макдафф, – твердо сказал Вирлок. – Будет лучше, если вы тоже уйдете.
– Я ухожу, но помните: мне нужно полное признание, – зло ответил Макдафф. – Я требую отправить этого типа на электрический стул.
– Снимите с него наручники, – приказал инспектор Смиту. – Станьте у двери и никого не пускайте.
Вирлок закурил, положил сигареты и спички перед задержанным и уселся на стул.
– Ваша фамилия?
В тот же самый воскресный вечер, в половине одиннадцатого, миссис Джейн Морган – невысокая полная женщина лет пятидесяти – поднялась, запыхавшись, в свою квартиру на третьем этаже одного из домов неподалеку от Хай-стрит, переоделась и, выпив чашку чая, закурила, что случалось с ней крайне редко. Потом она вышла на балкон, уселась в качалку и закрыла глаза. В ее памяти вновь всплыло все то, что она видела сегодня вечером. Всплыло так живо, что женщина вздрогнула.
Муж миссис Морган покинул сей мир лет восемь назад. С полгода она носила траур и грустила, но наконец взяла себя в руки и устроилась секретаршей в приемную зубного врача. Воскресенье она обычно проводила в кругу близких друзей, а перед вечерней воскресной службой в церкви позволяла себе пообедать в одном из центральных ресторанов города. Однажды она услышала, как одна из приятельниц утверждала, что теперь уже ничто, абсолютно ничто не может нарушить новый порядок ее жизни. Джейн Морган часто и с удовлетворением вспоминала эти слова, ибо этот «новый порядок» нравился ей, укреплял чувство уверенности в себе и создавал иллюзию некоторого благополучия, хотя, честно говоря, бывали дни, когда она остро переживала свое одиночество.
И вот теперь то, что ей довелось увидеть на Бэккер-авеню, несло в себе реальную угрозу ее тихому, мирному существованию. Как и обычно, уже много лет подряд, миссис Морган не спеша возвращалась из церкви по Бэккер-авеню и, тоже как обычно, внимательно разглядывала особняки и виллы, пытаясь представить, какая жизнь течет там, за этими стенами и окнами. И сегодня, оказавшись свидетельницей ужасной сцены, она не могла ни на минуту забыть о ней и с трудом сдерживалась, чтобы не впасть в истерику.
Никто не назвал бы Джейн Морган глупой женщиной. Она дорожила установившимся размеренным образом своей жизни, но понимала, как легко превратности судьбы могут его нарушить. Вот, например, лет пять назад за ней начал ухаживать некто Том Келли. Неплохой вроде бы человек, зубной техник по специальности, он даже нравился ей. И все же она решительно отклонила его ухаживания, поскольку он представлял некую неизвестную величину, в подлинном значении которой она не была уверена и не знала, согласится ли он на такую вот уединенную и спокойную, как вода в заводи, жизнь.