Темное прошлое человека будущего
Шрифт:
Когда уже почти стемнело, мы, миновав останкинскую башню, вышли на площадь перед телецентром. Она была вся заполнена людьми, шатающимися в полутьме с места на место, переминающимися с ноги на ногу, не зная, что теперь делать и куда идти дальше. С заходом солнца стало прохладно. Потирающий руки, чтобы согреться, старик в коротком пиджаке сложил их рупором и что было сил закричал: "Ельцина под суд! " – потом огляделся кругом.
Один за другим подъезжали грузовики, из них выпрыгивали люди в камуфляже с автоматами. Кто-то сильно ударил меня сзади по плечу, я обернулся, ожидая самого худшего. Это был Коля с пьяной косой улыбкой, явно довольный
– И ты тут?! Деньги есть? Пошли шампанского купим!
– Купим, если ты мне скажешь, что здесь происходит.
– Ты что, с луны свалился?! Революция победила, наши взяли власть! Теперь все, свобода, Ельцину конец! Мусора по всему городу попрятались, как крысы! Я вот это своими руками у одного отнял!
Он показал мне резиновую милицейскую дубинку.
– Все войска на нашей стороне, дивизия Дзержинского перешла к
Руцкому, мэрия взята! Я сейчас любому менту, если он мне на глаза попадется, могу в рожу плюнуть, и он только утрется, ничего мне не сделает. Потому что свобода! Ты хоть понимаешь, что это значит – свобода?! Нет, тому, кто не сидел, этого никогда не понять!
Колю распирало, его потное лицо сияло, от избытка чувств он обнял меня и потряс за плечи.
– Ты Толю с Некричем не видел? – спросил он.
– Они что, тоже здесь?
– Конечно, здесь! Весь народ здесь! Сейчас возьмем эфир и на всю страну скажем, что наша власть пришла!
Мы отправились искать Некрича и Толю, обходя группы ряженых казаков в портупеях и фуражках с кокардами, людей в касках и без, с автоматами, прутьями, железными щитами. Старик в коротком пиджаке, привстав на носки и вытягивая худую шею так, что едва не рвались тонкие старческие сухожилия, закричал в рупор ладоней: "Долой жидов Лужкова! " Человек пятнадцать от избытка энтузиазма, или чтобы согреться, или попросту спьяну толкали незаводящуюся поливальную машину. Толю я увидел напротив низкого темного здания технического центра. Одной рукой он держал бутылку шампанского, отхлебывая прямо из горла, другой обнимал за плечи Некрича. Андрей, выглядевший рядом с ним еще более щуплым, чем был на самом деле, несмотря на заметную перекошенность в лице, время от времени решительно забирал бутылку у Толи и сам к ней прикладывался.
– А ведь мы его пришить должны! – сказал мне Толя, крепче прижимая к себе понимающе улыбнувшегося Некрича. – Слышишь, ты,
– повернулся он к Андрею, – если бы не такой день, мы бы тебя уже загасили. Но в праздник не хочется о тебя руки марать.
Революцию нужно делать чистыми руками!
А тебя мы судить будем, а не просто так. Новым нашим судом, по нашему закону!
Некрич как будто даже с воодушевлением соглашался с тем, что говорилось, всем своим поведением выражая полную готовность предстать перед судом, раз он новый, революционный.
– Я знал, что ты тоже придешь! – сказал он, протягивая мне бутылку.
– Ты-то как здесь очутился?
– Я? Я с народом! – Он поглядел на Колю и Толю. – Да здравствует русский бунт! Счастлив, кто посетил сей мир в его минуты роковые!
– Ты что, тоже считаешь, что это революция?
– Конечно! Я же тебя предупреждал! Я же говорил, что со дня на день!
И вот этот день настал. Музыка прорвалась! Слушайте музыку революции!
Он говорил что-то еще, но больше я не разобрал, потому что подросток с магнитофоном под мышкой врубил звук на полную мощность, и из динамика понеслось, заглушая все вокруг: "Мои мысли – мои скакуны… Эскадрон моих мыслей шальных… " Девка в короткой юбке с плоским лицом продавщицы продмага стала, закусив губу, рьяно танцевать на своих длинных скучных ногах, сильно мотая из стороны в сторону копной волос. Скоро парня заставили убавить громкость, чтобы услышать, что кричит в мегафон в направлении телецентра окруженный автоматчиками седой военный в бронежилете.
– Крысы, выходите! – доносился его голос с грузовика. – Вы окружены превосходящими силами противника. Ельцин вас предал!
Каждому, кто выйдет добровольно, будет сохранено одно яйцо!
Выходите, крысы! Сопротивление бесполезно. Даю вам три минуты на размышление. Потом мы откроем огонь на поражение!
– Сейчас начнется,- сказал Некрич, сделал большой глоток из бутылки и облизал мокрые, блестящие губы.
– Неужели стрелять будут? – спросила меня стоявшая рядом пожилая женщина в вязаной шапочке.
– Навряд ли. Помитингуют, как обычно, и разойдутся. Присутствие и энтузиазм Некрича не давали мне при всем желании поверить в серьезность происходящего.
Два грузовика "Урал ", проехав сквозь толпу, врезались в стеклянные двери телецентра. Дождь осколков со звоном посыпался вниз. Грузовики подали назад и стали раз за разом таранить прозрачные стены. Большие стекла разламывались сразу на множество частей и, рушась на кабины машин, открывали неосвещенные помещения за собой. Из телецентра вышел солдат с автоматом, его лицо казалось маленьким под большой каской, рот увеличенным от крика: "Люди, назад! Убью! Всем назад! " Толпа подалась от стен, ее возвратное движение дошло до нас. Коля поднес бутылку ко рту и, запрокинув голову, стал торопливо допивать шампанское, точно боялся, что не успеет. Напротив разгромленного входа возник человек с гранатометом. Раздался такой грохот, что у меня заложило уши и я перестал слышать.
В беззвучии я видел, как люди попадали на асфальт, и упал сам.
Ослепительная вспышка взрыва осветила все вокруг. Большинство лежало неподвижно, некоторые отваживались приподнять голову, другие беспомощно прикрывали ее руками. Впереди кто-то, видимо, раненый, перекатывался, поджав колени к животу, с бока на спину и обратно. Некрич распластался рядом со мной, мне было видно его скривившееся лицо. Губы женщины в вязаной шапочке, лежавшей за
Некричем, шевелились бесшумно и быстро, отдельно от застывшего лица. С другой стороны полный мужчина смотрел на меня совершенно бессмысленным, остановившимся взглядом, рот его был глупо приоткрыт. Когда ко мне вернулся слух, я услышал, что он беспрерывно громко и однообразно стонет. Одновременно стали слышны истошные крики и автоматная стрельба спереди и сзади.
Пожилая женщина в шапочке молилась.
Асфальт был не холодным, а если сильно прижаться к нему щекой, можно было даже почувствовать остатки накопленного им за солнечный день тепла. Фонари ярко освещали его (и нас на нем), так что я мог разглядывать начинающуюся неподалеку от моего глаза трещину, соединяющую меня с раненым слева.
Некрич дотянулся до меня, нашел мою руку и пожал ее. Это означало, наверное, что мы с ним теперь крещенные огнем боевые товарищи. Как ни глупо, но на меня его рукопожатие подействовало, оно как бы давало зарок, что мы выберемся из этой кровавой свистопляски.
Худой старик ползал на четвереньках между лежащими, ища на ощупь потерянные очки. Вокруг свистели пули, но он их, наверное, не слышал. Время от времени кто-нибудь пригибал его голову к земле, тогда он выжидал несколько минут и снова принимался за свой безнадежный поиск, поднимая иногда вверх напряженное невидящее лицо с дрожащими веками. Наконец кто-то нашел его очки и протянул ему. Он торопливо надел их, но ничего не увидел: оба стекла были раздавлены. Ощупав оправу и убедившись, что она пустая, старик упал ничком, закрыл глаза и больше не шевелился, только жевал голубыми губами, дожидаясь смерти.