Темногорье

Кутузова Лада

В больницу ее привезли на «Скорой» с приступом аппендицита. Саму операцию, как и Аню, Хирург не помнил – в тот день в операционную пациенты поступали сплошным потоком. К концу смены он и собственное имя бы не произнес. А утром, когда хочется только одного – свалиться и заснуть, – обход палат. Вот тут-то он и разглядел Аню. Она лежала возле окна и вроде

бы дремала. Но когда подошел, она посмотрела на него, и Хирурга словно водой окатило. Точно два осколка неба попали в ее глаза. Потом ему долго мерещилось, что в лазури просверлили бесконечные дыры, когда позаимствовали синь для Ани. Хирург оробел и севшим голосом поинтересовался самочувствием. Аня прикрыла глаза и тихо ответила, что все нормально. И с того момента Хирург пропал, влюбился, как подросток. Он злился на самого себя, но все тянул и тянул с выпиской, пока Аня не сказала, что уходит под расписку. И тогда Хирургу ничего не оставалось, как пригласить ее на свидание.

Он ухаживал по законам жанра: цветы, рестораны, вечерние гуляния… Рядом с Аней Хирург робел, точно прыщавый пацан. Она была удивительная. Сильная духом, несмотря на внешнюю хрупкость, с ироничным умом и способностью по-детски удивляться. Широко распахнутые глаза казались далекими Вселенными – такие же бездонные. В пушистые волосы хотелось зарыться и долго вдыхать запах. Среди светлых локонов над правым виском виднелась темно-серая прядь. Хирург сначала думал, что Аня специально красит ее, чтобы выделиться, но оказалось, с рождения.

«Бог отметил», – пошутила она.

И вот, после пяти лет совместной жизни, любовь ушла, осталась привычка. И все разговоры о детях вызывают лишь раздражение.

Аня зашла в комнату.

– Дима, я серьезно, – продолжила она, – не надейся отмолчаться.

Хирург выключил телевизор и отбросил пульт.

– Давай поговорим, раз тебе неймется, – согласился он.

– Мне тридцать лет, Димка. Я уже не девочка. Я спокойно не могу пройти мимо детских колясок.

Хирург размышлял: мне тридцать пять, и никого я не хочу. Все эти ночные бдения, бесконечные болезни и ответственность – не готов брать это на себя.

В больнице с излишком хватает геморроя.

– Нет, – отрезал он, – никаких детей.

Аня долго смотрела на него, точно он открылся с неизвестной стороны, а потом заключила:

– Ты трус, Димка, ты обычный трус.

И стала собирать вещи, а он не остановил.

Сначала думал, что она вернется. Поживет без него, поскучает и примчится. Однако ни через неделю, ни через две Аня не объявилась. Да и не в ее характере – бегать за ним. А вот самому Хирургу стало неожиданно неуютно, словно в одежде не своего размера: отвык быть один. И даже не в этом было дело, а в Ане – сроднился он с ней, пророс корнями и теперь тосковал. Несколько раз во сне привычно пытался обнять и просыпался, не обнаружив. Не хватало ее разбросанных вещей, запаха кофе по утрам, книг фэнтези, которые она обожала. Ани не хватало! А ведь Дима считал, что любовь завяла, как астры, которых давно не дарил ей. Хотя раньше всю осень таскал стрельчатые цветы. Все-таки привычка заслоняет главное, застилает глаза. И иногда надо отказаться от обыкновенного, чтобы понять, что по-настоящему дорого. Он все набирался смелости, чтобы приехать к ней – она жила у сестры, и объясниться. Но зав. отделением ушел в отпуск, дежурств прибавилось, и сил хватало лишь добраться до дома. А иногда Хирург оставался ночевать в больнице.

После одного особо трудного дежурства в глазах потемнело.

«Не хватало еще самому коньки отбросить», – Хирург успел схватиться за край стола и не упасть.

– Вам плохо, Дмитрий Иванович? – подоспела Ирочка.

Она была совсем молодой, на тринадцать лет младше него. Высокая, под стать Хирургу, видная во всех смыслах девушка. Жгучая брюнетка с длинными, до пояса, волосами, она давно неровно дышала к Хирургу, но тот не собирался усложнять свою жизнь – аппетиты у Ирочки будь здоров. С такой из кожи выпрыгнешь, зарабатывая на шубы, бриллианты и поездки за границу. А у него с инстинктом самосохранения пока все в порядке. От Ирочки надо держаться подальше.

Конец ознакомительного фрагмента.