Темногорск
Шрифт:
– Н-не знаю… там, кажется… стреляют…
Глаша присела на корточки, нащупала бинокль, подняла. Хлопнула дверь: Миколы уже не было в спальне.
Снаружи вновь грохнул выстрел. А потом послышался отдаленный звон. Глаша не сразу поняла, что это били стекла – правда, с другой стороны дома. Ноги подкосились, Глаша забилась в угол, ожидая, что в любой момент нападавшие ворвутся в спальню.
И кто-то в самом деле ворвался. Человек в черном, за котором тянулся длинный кожаный плащ из двух половин, ворвался в комнату,
– Где он?! – заорал человек.
– Кто? Медонос?
– Чемоданчик! Ядерный чемоданчик где?!
– Что?
– Говори! Убью на хрен!
– Медонос вышел, нияего не знаю… Выстрел услышал, так и убежал…
– Урод недоделанный! – выругался Гавриил и выскочил из спальни.
Глаша без сил упала на кровать.
Вновь послышался звон стекол, и все затихло.
С улицы донесся далекий вой сирен. Он рос, приближаясь. Замелькали в окне блики проблесковых маячков.
Дверь приоткрылась, и в спальню вошел Медонос.
– Ч-что… с-случилось… – пробормотала Глаша.
– Воришки в сад забрались. Охрана пальнула в них пару раз. Мерзавцы тут же убрались, – сообщил Медонос.
– Н-не убили никого? – спросила дрогнувшим голосом.
– Похоже, что нет. А жаль. Ладно, я прилягу, а ты сходи вниз и приготовь-ка мне чайку, – приказал Медонос и бросил ей коротенький махровый халатик.
– Тут один из них… ворвался сюда… – призналась Глаша.
– И что? – живо спросил Медонос. Но уж явно не потому, что за Глашу встревожился.
– О тебе спрашивал. Потом ушел.
– Принеси мне чайку, – повторил просьбу Медонос.
Глаше вдруг стало до слез обидно, что Медонос ее вот так бросил в минуту опасности, как какую-то совершенно не нужную вещь. Она понимала: этот черный его искал, ему опасность грозила, а не ей. Но все равно, слезы сами собой навернулись на глаза.
– А менты? – спросила, надевая розовый халат.
Ментов она боялась куда больше, чем таинственных «бандитов».
– Ну, скажешь им привет, – ухмыльнулся повелитель четырех стихий.
Коридор на втором этаже был засыпан стеклом. Все окна в галерее оказались разбиты, от решеток уцелело несколько зубьев. Казалось, кто-то провел здоровенной дубиной по окнам и сокрушил и сталь, и стекло. Пол был залит водой и забрызган какой-то грязью. Там и здесь валялись бутылки и пакеты. Холодный ветер гулял по галерее.
Глаша спустилась на первый этаж, на кухню. Тут находились двое квадратных мужиков в камуфляже. Один, приподняв черную маску, жевал ветчину. Другой сидел на табуретке, привалившись к стене. Глашу ни тот, ни другой ни о чем не спросили.
Глаша поставила на плиту чайник, достала заварник, коробку с чаем, чашки. Подивилась: «Кто эти двое? Охрана Жилкова? Тогда почему прячут лица?»
Чайник вскипел, Глаша заварила свежий чай, налила для Медоноса кружку до краев. Покосилась на парней:
– Чаю хотите?
Один не ответил, даже головы не повернул. Второй хмыкнул с набитым ртом. Взгляд его прилип к Глашиному халатику в том месте, где под халатиком должны были находиться трусики.
«О, черт! – сообразила Глаша. – Этот гад – колдован, он сквозь одежку видит! А я ему чаю предлагала!»
Ей очень хотелось окатить наглеца кипятком. Но она побоялась. Медонос не вступится, в случае чего только посмеется. Уж это Глаша знала точно. И эти двое тоже знали.
Она поставила чашку с чаем и сахарницу на поднос и направилась к двери, чувствуя, как взгляд квадратного прожигает халат на уровне ягодиц.
В спальне Медонос стоял у окна и рассматривал в бинокль стеклянный сад.
– Что они там искали, не знаешь? – спросил он.
– Кто? – Глаша вовремя поставил поднос на столик, иначе разлила бы чай.
– Роман Вернон и его дружки.
– Откуда мне знать? Тебе сколько ложек? Две? – не дождавшись ответа, Глаша положила в чашку две ложечки сахару.
Медонос взял чашку, сделал глоток, блаженно закрыл глаза.
– Почему ты мне не сказала?
– Что? – не поняла Глаша.
– Что ты волшебница, Глафира Никитична.
– Да вы что… я… – Она смутилась.
– Волшебница, – восхищенно прошептал Медонос. – Только волшебница такой чай заварить может.
– Да что вы! Если бы я волшебницей была, я бы к себе какого-нибудь миллионера приворожила.
– Не получится, – уверенно заявил Медонос.
– Это почему?
– У тебя сердце занято.
– Да нет же… ни в кого я не влюблена. А если б муженек мой беглый появился, то я бы… – Глаша стиснула кулаки и даже огляделась, видимо, подыскивая нужного размера сковороду для встречи неверного супруга. Но сковородки в спальне, разумеется, не было.
– Не о том речь. Не о любви. Я же сказал: занято. Просто заполнено и все. Как кувшин водой. Был прежде кипяток, да простыл давно. Влить в кувшин уже боле ничего нельзя. Новое со старым смешивается и наружу вытекает. Даже если кипяток вливать, чуть теплеет – и только. Ясно говорю?
– Ну, вроде…
– Роман у тебя в сердце до сих пор. Любви уже нет, а сердце занято.
– Да я ж…
– Ты невестой его была.
– Ну…
– И предала.
– Да нет же! – горячо запротестовала Глаша. – Я его из армии сговорилась ждать. А он вернулся – ни рукой, ни ногой пошевельнуть не мог. Дед Севастьян покойный его с ложечки, как дите малое, кормил. Я, как узнала про ту беду, три ночи и три дня проревела. А потом пошла к нему, бухнулась возле кровати на колени, так и так, сказала: «Прости, не могу я подле тебя всю жизнь сиделкой куковать». Он мне и сказал тогда: «Отпускаю!» Кто ж знал, что он поправится!