Темные дороги
Шрифт:
– Харли, все, что ты говоришь на наших сеансах, важно.
Я развалился на кушетке. Еще чуть-чуть – и сполз бы на пол.
– Я могу идти?
– Нет еще. Давай-ка попробуем решить эту проблему. Думаю, тебе будет полезно уехать на денек-другой. Если не можешь доверить детей Эмбер, почему не попросить кого-нибудь другого приглядеть за ними? Родственника или соседей?
– Я вам уже говорил раньше, что у мамы родственников нет совсем, а папина семья не хочет иметь с нами дело.
– Почему, как ты думаешь?
– Наверное, из-за мамы.
– Отец ведь тоже с вами связан.
– Но не так тесно.
Она улыбнулась, а я сжал в кармане камешек, представив, как запулил бы его прямо ей в лоб.
В самую середку. Чтобы кровь брызнула. Сразу бы заткнулась.
– Как
– Ага. Приволок «Блэк Лэйбл». Классно помог. Только от «Роллинг Рок» было бы больше помощи, думаю [2] .
Она встревоженно смотрела на меня. Глаза молодые, а лицо в морщинах. Словно девчонка маску надела. Терпеть не могу, когда в стариках сохраняется что-то молодое, – например, как у Бада, который закорешился со мной в супермаркете, он вечно жует резинку и пузыри выдувает. Проще представить себе, что он всегда был старым, чем смотреть на него и понимать, что после молодости начинается умирание.
2
«Блэк Лэйбл» – марка виски, «Роллинг Рок» – светлое пиво.
– Алкоголь не решит твоих проблем, – объявила Бетти, нахмурившись.
– Я ничего не говорил про алкоголь. Я говорил про пиво.
– Если твой социальный работник обнаружит в доме алкоголь, девочек немедленно передадут в приемную семью. Ты несовершеннолетний.
– Мне плевать.
– Тебе все равно, что сестер отдадут чужим людям?
– Нет.
– Тогда это занятный способ показать свою любовь.
– Мне пора идти.
Я поднялся и вытащил из заднего кармана джинсов свою бейсболку «Реди-Микс Конкрит» [3] . Бетти посмотрела на часы и сказала:
3
Наиболее популярная в США марка строительного бетона.
– У нас есть еще пятнадцать минут.
Я нахлобучил бейсболку и надвинул козырек на глаза.
– Мои извинения налогоплательщикам, – сказал я и направился к двери.
Фальшивая весна длилась не больше недели, а потом, будто назло червякам и девчонкам с их оптимизмом, резко похолодало. По дороге к грузовичку я и дышал на пальцы, и тер их, и все равно пришлось сунуть ладони под мышки. Сам не знаю, куда я так спешил. Печка в машине ведь не фурычит.
Окружной Центр психического здоровья находится в том же низком, длинном, буром здании, что и отдел транспортных средств, и ветеринарный отдел, а напротив расположена забегаловка «Паркуйся и ешь», которая оставила местных шкетов без гроша (даже завтраки на турнирах «Большого шлема» не сравнить с пирогами из «Паркуйся и ешь»), и торговая галерея. Там помещается «Блокбастер Видео», «Фантастика Сэма», «Долларовое дерево» и китайский ресторан, зовущийся просто «У Ии». Я всегда захожу к Йи после визита к Бетти.
Когда я вошел, Джек Йи, парень, который владеет забегаловкой, высунул башку в зал и замороченно улыбнулся, его жена тоже улыбнулась и помахала мне рукой из своего дальнего угла, где она вечно шелестит газетой за столиком. Боюсь, я был у них лучшим клиентом. А я ведь заходил всего раз в месяц и заказывал яичный рулет [4] за два доллара.
Джо попытался втюхать мне цыпленка по рецепту генерала Цо.
– Пряный, пряный, – приговаривал он, ухмыляясь.
– Нет, спасибо, – отказался я, хотя есть хотелось, а дома разве что макароны с сыром да сосиски. Сегодня очередь Мисти готовить. Ей двенадцать лет.
4
Яичный рулет – традиционная для южнокитайской кухни закуска. Овощи и мясо обжариваются во фритюре в мешочке из теста, который предварительно обмакивается во взбитое яйцо и обваливается в крахмале.
Он вручил мне бумажный зонтик для Джоди, бесплатное печенье и спросил, как у нее дела. Он с женой видел Джоди только раз, но с тех пор забыть не могут. Они прямо наглядеться не могли на ее волосы, трогали руками. Грива у нее падает до самой задницы, а цвет точь-в-точь как золотые заглавные буквы в сборнике церковных гимнов.
У всех девчонок волосы длинные – ну мамы тоже, – но у Джоди нечто исключительное. Все вокруг восхищались. Мама у нас самая рыжая, Мисти – самая непричесанная, а у Эмбер волосы пахнут, будто старый брезентовый тент из чьего-нибудь пикапа.
Я положил маленький бурый сверток в кабину грузовичка рядом с собой и тронулся с места. Дорога от Лорел-Фоллз до Блэк-Лик занимает полчаса, и все это время я смотрел, как на бумажном пакете с яичным рулетом расплывается жирное пятно. Больше всего на свете мне хотелось сожрать рулет. Я опустил стекло, чтобы выветрился запах хорошо прожаренной вкуснятины, но сделалось очень холодно. Когда я подъезжал к последнему повороту перед домом, мой «додж» весь трясся, так я гнал.
На Фэйрмен-роуд, грунтовой дороге длиной в две мили, связывающей две стороны петли окружной трассы, наш дом – единственный. Это место прозвали «Стреляй-роуд», потому что до того, как папаша принялся по кирпичику собирать свой дом, здесь на поляне тусовалось столько оленей, что охотник из-за деревьев мог палить наугад – все равно попадешь. В сезон охоты папаша запирал собак в гараже, а мама не позволяла нам выходить из дома, чтобы кого-нибудь ненароком не подстрелили. Я чувствовал себя в полнейшей безопасности в те дни, когда мы с Эмбер, играя в войну, прятались под накрытым скатертью карточным столом, а издали доносились выстрелы, за которыми следовала напряженная тишина.
Правда, за последние годы оленей поубавилось. Даже самое глупое животное просекло, что не надо сюда соваться.
Грузовичок подпрыгнул на ухабе, и яичный рулет свалился с сиденья прямо на кучу всякой дряни – пустых кофейных одноразовых чашек, мятых пакетов из «Макдоналдса», прикрытых ветровкой с рекламной надписью. Еще в куче затерялся один из динозавров Джоди, там же валялась свадебная фотография родителей.
Фото я обнаружил на дне мусорного мешка через пару месяцев после того, как отца застрелили. Острый угол дешевой золоченой рамки пробил пластик и поцарапал мне ногу, когда я в одних трусах завязывал на кухне пакет. Мусор вывалился на пол, и я замер, ожидая, когда отцовская ладонь впечатается в мою черепушку и перед глазами поплывут бледные звезды, так похожие на парашютики одуванчиков, задрейфуют прямо передо мной, сгущаясь, пока в глазах не останется ничего, кроме холодной белой пустоты. И тут вспомнил, что отец мертв.
Девчонки спали, так что порядок я навел сам. Фото хотел выбросить в мусорный бак во дворе, но что-то велело мне закинуть его в пикап.
На фото я никогда не глядел. Как-то оно случайно попалось мне на глаза, и я завалил его хламом, но оно почему-то опять оказалось наверху Папаша в белом костюме и переливчатой рубашке в каких-то сверкающих блямбах, волосы длинные, ворот расстегнут, усы как у Берта Рейнолдса, кроваво-красная гвоздика в петлице, держит маму за талию и пьяно улыбается фотографу; мама в газовом белом платье, с накрашенными глазами, в ушах серьги с белыми перьями, волосы окаменели от лака, плечи напряжены, отец дышит ей в лицо, а она отвернулась, сморщившись, словно у него воняет изо рта. Наверное, это утренняя тошнота, какая у беременных бывает.
Я ногой затолкал фотографию под кучу.
Первые полмили дорога идет в гору, и деревья склоняются над ней, летом получается настоящий туннель из листвы, зимой – из снега, а в прочие времена года – шатер из голых веток. Этакие сцепленные черные пальцы. Наш дом стоит на самом гребне. За дорогой на склон карабкается вырубка, зелень там перемешана с красным и желтым, как на ковре, и холмы волнами наползают друг на друга. Единственные признаки цивилизации – линии электропередач и сдвоенные трубы электростанции в Кистоуне, что дымят вдали. Когда меня спрашивают, не заедает ли нас дома тоска, я отвечаю, что мне нравится вид, и в глазах людей я делаюсь еще безумнее, чем им даже показалось поначалу.