Темные изумрудные волны
Шрифт:
Посмотрев ему в глаза, Катя спросила, что это за вскрытие, «определяющее жизнь», про которое они так увлеченно разговаривали с Вадимом.
— А-а… это Виктор Кондауров…
Она вздрогнула.
— Никак не могу освоиться с мыслью, что ты шесть лет проработал в морге.
И попросила поподробнее рассказать о вскрытии Кондаурова.
Андрей рассказал про этот случай — в самых общих чертах, опустив все то, что с точки зрения закона и общепринятой морали считается недопустимым. Внимательно выслушав, Катя спросила:
— Что же такого определяющего было
— Заведующий решил, что мы срубили кучу денег с этих клиентов, и устроил допрос. Я ответил на понятном ему языке, что забыл вообще, как эти деньги выглядят, но разве иудею объяснишь. Ему везде мерещатся шекели. Он предложил написать заявление. Можно было пожаловаться начальнику, но я не стал. Всё это пустое, всё лирика.
— Но ведь Вадим тоже собрался уходить. Почему же он стал прикрываться шефом?
— Вадим — ходячий калькулятор, всё просчитывает. Сегодня так, завтра этак. Опять же, ему надо дописать протоколы вскрытий, там много всяких тонкостей.
— То самое — «определяющее» — вскрытие?
— И это тоже.
— И что, там много таких тонкостей?
— Не особенно, — там все просто и ясно. Огнестрельное ранение, что тут может быть такого сложного? Дело не в этом. Убит известный человек, поэтому все нужно сделать с особой тщательностью. Мало ли, какие проверки. Все может быть.
— Что же в нём такого значительного, в убитом?
Андрей объяснил. Удовлетворив свое любопытство, она спросила:
— Хочешь, расскажу стихотворение?
— Любишь стихи?
— Я их пишу.
Поймав его удивлённый взгляд, добавила:
— Пишу… и, забыла тебя предупредить, кроме этого, ничего не умею делать. Но мне на это всё равно. Вот, послушай.
Угодила в свои сети,
Жилки палого листа,
Перепутала я ветер
И дыхание Христа.
Мне смеяться или плакать?
Мне молчать или кричать?
Я как рваный тертый лапоть
На ноге у богача.
Я танцую, я играю
На свирели грустных глаз.
Что творю, сама не знаю,
Я топчу святой алмаз.
Мое небо под землею,
Мое море в облаках,
С лучезарною звездою
На одних живу ролях.
Моя честность оступилась,
Моя смелость умерла,
Я с собою той простилась,
А другая не пришла.
Угодила в свои сети,
Только я их не плела.
Не хотела жить на свете.
Я «убила и спасла».
Закончив, она спросила:
— Ты любишь стихи?
— Стихи — это моя страсть.
Она обрызгала его водой:
— Женские трусики, женские стихи… что у нас на очереди?! — На очереди — приготовление еды и стирка. Ты ведь это не умеешь делать.
Светлое небо отражалось в воде, темная вода дышала, и солнце словно подпрыгивало на речной волне. Тревожно кричали чайки. Стремительно убегали вдаль песчаные отмели и заросли тополиного молодняка острова Голодный. Еще поворот, и словно из воды выплыл высокий береговой откос — правый берег Волги. Показалась центральная набережная с широкой лестницей, поднимавшейся от воды, высокие ротонды с колоннами, поросший зеленой травой спуск, на котором по праздникам собираются люди, чтобы посмотреть салют. Вправо от центральной набережной береговой откос был сплошь заросший деревьями и кустарниками — вплоть до того места, где во время войны оборонялась дивизия генерала Родимцева. Однажды, во время бомбежки, в блиндаж, в котором находился штаб, хлынула вода, и вся канцелярия выплыла на берег. На военных картах шутники отметили место впадения родимцевского штаба в Волгу.
Черные волны шумели у бортов, низовой ветер ударил, завыл, подхватил брызги холодной речной воды.
Катер приближался к городу. Андрей размышлял, куда бы ему устроиться на работу, и избавиться от чувства неуверенности, от беспокойства, охватившего его после увольнения. Будущее казалось зыбким. Где-то далеко простиралось прошлое, насыщенное потрясениями. Как назойливый призрак, преследовало воспоминание о последнем дежурстве. В свои двадцать три года он ощущал себя состарившимся на много-много лет.
А что сейчас?
Катя была рядом, он обнимал её упругие плечи.
Ветер разметал её волосы, в уголках губ мелькнула улыбка. Сила молодости, безудержная сила, исходившая от Кати, передалась ему. И он уже спокойнее посмотрел на теплые волны, плескавшиеся за бортом.
Глава 12
Старший следователь следственного управления областной прокуратуры Константин Сташин остановил машину напротив магазина «Промтовары», вышел, и направился к входу. Капитан Зюбенко, сотрудник ОБЭП Советского района, уже ждал его. Сюда он пришёл пешком, это недалеко от его работы. Они поздоровались за руку, Сташин представился, назвав свою должность, и своё имя полностью.
— … вас по отчеству…
— Просто Валера.
Валерий Зюбенко, грузный мужчина с добродушным круглым лицом, посмотрел в глаза собеседнику, и добавил:
— Как водку пить — все простые, как дела делать, сразу буками становимся? Такое вот твоё братское сердце.
Сташин сдвинул брови.
— Не припоминаю…
— День милиции, день милиции, ресторан «Сам пришёл», «Сам пришел».
Сташин стукнул себя по лбу:
— А-а! Вспомнил! Извини, Валера, с этой работой…
Обменявшись повторным рукопожатием, они прошли в магазин.
— Как твоё драгоценное? — спросил Валерий.
— Портится от переработок, бессонницы, и неправильного питания.
— Всё это очень неправильно, неправильно.
В ожидании директора Константин осмотрелся. Обычный промтоварный магазин. Тут и метизы, и бытовая химия, немного отделочных материалов, бытовая техника.
Вышел директор и пригласил их в свой кабинет. Там он представился:
— Артём Говорухин.
И предложил присесть.
— Коллега из прокуратуры заинтересовался этим делом, этим делом, — начал разговор Валерий. — Жулики, которые тебя обули, засветились по-крупному. Вот так. Расскажи, Артем, как ты с ними познакомился, и как всё происходило, происходило.