Темные предки светлой детки
Шрифт:
– Нет, – разочаровал меня профессор, – начисто забыл тамошних обитателей. Вот местная библиотека перед глазами стоит, там имелось много книг, они замечательно пахли. Тома старинные, сейчас бы букинисты им обрадовались. Постояльцы изданиями не интересовались. В комнате часто сидели двое: я и баба Наташа. Я пребывал в восторге от полки с энциклопедиями, иллюстрированными справочниками. Птицы. Млекопитающие. Змеи. Все книги с прекрасными рисунками. А баба Наташа переносила на кальку выкройки. Она шила на дому. Смешно называть Наталью Ивановну бабушкой, в те годы она была совсем молодой девушкой. Но из-за близорукости Королева носила очки. В моей детской голове жила уверенность: если у человека на носу очки, то он дряхлый старик. Наталья в то время – студентка медвуза, потом работала в интернате врачом, стала заведующей. Когда я, прочитав
Аристов рассмеялся.
– Я спросил у нее: «Ваша матушка как поживает?» И открылась правда. Разница в возрасте у нас с ней всего девять лет. Я раскабанел, поседел, а Наташа сохранила фигуру, с помощью всяких женских хитростей выглядела значительно моложе своих лет.
Профессор говорил медленно, четко выговаривая каждое слово, делал паузы. Так ведут себя лекторы. Но мне, бывшей преподавательнице французского языка в третьесортном московском институте, захотелось его поторопить. Честное слово, мне неинтересно, как молодо выглядит сейчас госпожа Королева. Если одна подопечная интерната умерла и воскресла в образе другого человека, то лучше сосредоточиться на ее истории.
Я не удержалась и перебила Аристова.
– И что она вам сказала про Бузурукинскую?
– Про нее ничего, – ответил Аристов, – мы беседовали о книге Игоря. Он там ерунды понаписал, целый криминальный роман наваял. Наталья не сдержалась, выпалила: «Бред просто». Минуточку.
Аристов встал с кресла, открыл секретер, добыл оттуда толстую записную книжку и пробормотал:
– Я все собирался написать рецензию на опус Игоря. Он планировал выпустить его в двух томах. В первом завязка истории, так сказать, замануха для читателей: в интернате лишали людей жизни. Вторую часть он не успел написать, скончался. Игорь обвинил руководство в убийстве пациентов. Я собрал материал для опровержения. Но не опубликовал его.
Глава девятая
Профессор надел очки.
– В пасквиле Игоря упомянуты Валентин Петрович Коркин, Анна Игоревна Абакумова, Григорий Юрьевич Лебедев, Ксения Федоровна Бузурукинская.
– Они жили в интернате? – уточнила я.
– Верно, душенька, – кивнул Аристов, – все в разное время ушли из жизни, но по естественным причинам: инфаркт, инсульт. Ничего вроде пищевого отравления или «упал в ванной, шею сломал». Ни малейшего намека на криминал, никакого: «Съел несвежую сосиску и скончался»! Бедняги болели, они не раз попадали в местную больничку, потом умирали.
Михаил Петрович закрыл талмуд.
– Душенька, поймите меня правильно, я не принадлежу к категории людей, которые, не зная истины, делают далеко идущие выводы, поднимают лай в интернете: «У нас отвратительная медицина, российские лекарства ничего не лечат, вот в Америке все врачи прекрасные, они там одной таблеткой с раком любого органа справятся».
Аристов поморщился.
– Врачи везде разные, в каждой стране есть и плохие, и хорошие. Медикаменты тоже неодинаковы, везде попадаются «пустышки». Это я так долго собираюсь вам сказать, что больничка в те далекие времена в Юрасове была маленькая. Три или четыре врача, хирурга не было. Если требовалось оперативное вмешательство, пациента везли в Москву, благо она близко. А от инфарктов-инсультов в пятидесятые годы двадцатого века погибала большая часть больных. Массовых операций по удалению тромбов еще не делали, шунтирования, стентирования тоже. Статины и бета-блокаторы не изобрели, «умных» таблеток от гипертонии не было. Губил пациентов и постельный режим. Сейчас после инфаркта на второй день ставят на ноги, начинают ЛФК, а в середине двадцатого века человек лежал в кровати два, а то и три месяца. В результате пневмония и уютное место на погосте. Понимаете, душенька?
Я кивнула.
– Несчастные подопечные интерната умирали в местной больнице. А где их хоронили?
– Понятия не имею, – пожал плечами профессор.
Я встала.
– Огромное спасибо за помощь, поеду в приют.
– Хотите побеседовать с Натальей Ивановной? – уточнил Аристов.
– Верно, – подтвердила я.
– Душенька, – с легкой укоризной произнес профессор, – только зря скатаетесь. Игорь… э… уж простите, скажу честно, врун! Он хотел получать много денег, но не работать. Мама моя пыталась его образумить. Куда там! Братец всегда получал три копейки. В свое время я предложил ему работу у моих друзей. Оклад во много раз выше, чем он имел в архиве. Лентяй сначала загорелся, а когда узнал, что пахать предстоит с девяти утра до девяти вечера, обедать на ходу, заканючил: «Ну нет, пусть будет небольшая зарплата, но останется время на отдых». Опус свой он выпустил в то время, когда тема врачей-убийц активно муссировалась в прессе. Такую чушь писали газеты! Бездомного убили и вырезали у него печень для пересадки. Господи! Донорский орган подбирается с учетом многих параметров, проводят массу анализов, определяя, кому печень может подойти. И, уж простите, кому нужен орган алкоголика, наркомана, сифилитика? Просто слов нет. Игорь решил на этой волне в мутной воде рыбку поймать. Вот и состряпал сей пасквиль. Поверьте, никакой правды, кроме фамилий, в нем нет. И о Бузурукинской вы ничего в Юрасове не узнаете. Понятия не имею, как там сейчас идут дела. Возможно, Наталья по-прежнему приютом заведует.
Я сказала:
– Все же я съезжу в Юрасово.
Михаил Петрович поднялся.
– Душенька, не хочется вас отпускать одну, я давно хотел снова побывать в тех местах. Давайте я познакомлю вас с Натальей. Чем черт не шутит, вдруг она помнит Бузурукинскую? Вам она ничего не сообщит, а если меня увидит, то разговорится.
Я смутилась.
– Не хочется отвлекать вас от работы.
Аристов засмеялся.
– Душенька, я уже целую неделю не могу выжать из себя ни строчки связного текста. Творческий кризис. Среди моих знакомых есть писатель Плешаков. Он не очень известен, но у него есть своя аудитория. Когда у Плешакова стопорится рукопись, он начинает злиться, но трудно ведь ругать себя. Поэтому Александр налетает на жену за какую-нибудь, по его мнению, провинность: «Не смотри на меня так!» – кричит он на бедную Лидочку. Супруга у него терпеливая, но Саша знает, как довести ее до нужного состояния. В конце концов жена возмущается:
– Перестань кричать.
– Это ты виновата! – орет Александр. – Довела меня!
Найдя того, кто виновен в том, что ему не пишется, Саша хлопает дверью и убегает из дома. Все! Он получил статус супруга, которого глупая вздорная вторая половина довела до состояния ненаписания очередного шедевра, и сейчас он со спокойной совестью имеет право гулять на свежем воздухе. Его обидели, он страдает. Нет, он не лентяй, который вскочил из-за стола, не нацарапав ни строчки. Он жертва хамки-жены. Но у меня нет Лидочки, покорной, терпеливой, все прощающей дурно воспитанному мужу. Поэтому я должен честно признать: «Лень-матушка гонит меня из дома». Уж не отказывайте мне в услуге, разрешите изобразить доброго человека, который ради вас жертвует рабочим днем, готов сопроводить вас в места своего беззаботного детства.
Я подняла руку.
– Туше, как говорят фехтовальщики. Я ощутила укол и укор совести. Буду очень благодарна, если вы познакомите меня с Натальей Ивановной. Только у меня маленькая машина, а…
Я умолкла.
– …медведь моего размера туда не поместится, – договорил за меня Аристов, – отправлюсь на своей колымаге.
– Вы совсем не похожи на Топтыгина, – смутилась я.
– Согласен, больше на носорога, – развеселился Михаил, – и вы ни словом не обмолвились о косолапом. Отлично знаю, что я вовсе не стройный юноша. Перед вами толстый парниша, вроде так говаривала Эллочка-людоедка из романа Ильфа и Петрова. Поеду впереди, а вы за мной. Дорога займет примерно час. Не устанете?
Заверив заботливого профессора, что моей выносливости позавидует любой верблюд из тех, кто неутомимо пересекает пустыню Сахару, я села за руль.
По дороге мне не удалось отправить Сене сообщение о том, куда я поехала, на шоссе не было мобильной связи.
Минут через сорок дорогой джип профессора свернул на узкую проселочную колею и резво покатил вперед. Я же продвигалась с трудом, мой «Мини Купер» был не приспособлен для подобных приключений. Но в конце концов наша кавалькада выкатилась на простор. Слева виднелся покосившийся решетчатый забор, за ним одноэтажное здание, типичная усадебная постройка конца девятнадцатого – начала двадцатого века. Джип замер, Аристов вылез и помахал рукой, я открыла дверцу.