Темные сказки Лайкарры
Шрифт:
Ее собеседница, не менее внушительная бабища, лишь качает головой. Война - это не только смерть. Война - это еще и голод, увеличение налогов, набор рекрутов. Война - это толпы беженцев, нищих, осиротевших детей... Скоро, совсем скоро прокатится она кровавой волной по притихшей стране...
– С кем хоть воюем-то?
– шамкает старый гончар Марко, так же, как и кумушки-соседки, в этот погожий весенний денек выбравшийся к центральному сельскому колодцу погреть кости да почесать языками.
– Опять степняки, али баронская вольница?
– Ой, дядьку, страшное дело, - переходит на
– Слыхала я, будто сами святые отцы нам войну объявили. Поход за веру, во!
– она наставительно поднимает вверх палец, а сама при этом воровато озирается - не услышал ли кто чужой?
– То добре, - одобрительно кивает старый гончар.
– Давно пора с трона этих нечестивцев-колдунов свергать. А то ж где это видано, королевская дочка послов вусмерть уколдовывает!
– Марко воинственно потрясает узловатой клюкой и, тяжело прихрамывая, уходит от колодца, огорошить старуху-жену радостным, но тревожным известием...
– Пожалуй, прав старый хрыч, - задумчиво произнесла вторая баба, жена старосты деревеньки Подлесье.
– Это ж если святые отцы победят, будем под рукой светлого Престола жить, как истийцы... Никаких тебе колдунов...
– Так-то оно так, - с сомнением отзывалась другая, - но вот что-то я от нашей ведьмы никогда худа не видала.
– Ты это брось, - прикрикнула ее собеседница.
– Маринка-то может плохого не делала, да все равно она девка солдатская, гулящая, да еще и ведьма. А этот выродок ее?
– старостиха зло сплюнула.
– Вечно она моего сыночка бьет, проклятущая. Я ее скалкой отлупила, так она не в плач, как нормальные дети, а только зеньками своими бесстыжими на меня зло так смотрела. А глаза-то - ой же ж страсть!
– светлые-светлые, аж седые какие-то.
– Врешь поди, - усомнилась жена мельника, - видала я ее глаза, нормальные они, ярко-голубые, почти синие.
– То ж она ведьмачка, поди, и глаза цвет меняют. Ну ничего, скоро будет на них управа, отцы-инквизиторы ведьм не жалуют, - злорадно изрекла старостиха и, сочтя тему исчерпанной, подхватила коромысло и степенно удалилась, колыхая необъятным задом.
А с запада, из-за Истийской границы, медленно и неумолимо, словно грозовые тучи, вступали на земли Аллирии все новые и новые полки. Святое воинство светлого Престола шло на войну с еретиками и колдунами...
*****
Они пришли на рассвете.
В тот мимолетный, хрупкий и звонкий, как тонкая льдинка, момент, когда на востоке из серого влажного марева вырывается первый, тускло-малиновый солнечный луч. Лиловое зарево только-только охватывало небо, земля еще куталась в полотнища тумана, стелящегося над травами, а по центральной улочке в грохоте подков и звоне сбруи вилась длинная стальная змея. В маленькую, забытую богами и людьми деревеньку вступал отряд храмовых рыцарей.
Проснувшиеся селяне выскакивали из домов в чем были и молча смотрели на пришельцев. Женщины благоразумно не высовывались. Хоть и воины храма, а все ж мужчины, не стоит лишний раз глаза мозолить...
Колонну вел уже немолодой рыцарь. Хмурое лицо, изборожденное глубокими, словно старые
Вытащенный прямо из постели староста, наскоро проморгавшись, побежал встречать "дорогих гостей". Привычно гнущий спину холоп, он чуть ли не стелился по земле перед копытами коня предводителя отряда и что-то лепетал. Лицо старшего храмовника скривилось, как от кислого, воин терпеть не мог холуев. А вот монашек расцвел, как роза, заулыбался еще паскудней.
Рыцари сопровождения, подтянувшиеся следом за предводителем и монахом к центральной площади поселка, настороженно поглядывали по сторонам, изучая толпу молчаливых селян и готовясь ко всяким неожиданностям. Впрочем, поселяне выглядели довольно смирно, не проявляя особенной враждебности.
– Благословенны будьте, чада Господа Нашего, - неожиданно низкий и приятный голос монаха расколол настороженную тишину, висящую над поселком, вдребезги. В толпе зашевелились, зашушукались.
– С этого дня, - от хриплого басовитого рыка командора рыцарей начавшийся было шум стих, как по мановению волшебной палочки, - ваша деревня переходит под руку Святого Престола. Присягните на верность Грейсу и примите свет истинной веры.
Где-то в толпе раздался облегченный вздох, а потом старческий надтреснутый голос проскрипел:
– Ну наконец-то, повыбьют нечестивцев и колдунов, - толпа селян расступилась и говоривший старик заковылял на встречу рыцарям, опираясь на клюку.
– Слава вам, воины!
– Не нам славу возноси, чадо, - мгновенно переключился на говорившего монах, немало не смутившись тем, что "чадо" старше "родителя" лет на двадцать, - а Господу Единому, коему мы служим.
Монах осенил толпу знаком чаши, кривобоко слез со спины всхрапнувшей лошадки и приготовился к проповеди. Рыцари из отряда немного расслабились, люди не проявляли агрессии. Наоборот, многие одобрительно кивали. В отдаленных уголках Аллирии были отнюдь не в восторге от государственной власти, постоянных поборов и всесилия магов, все чаще оглядываясь на северных соседей.
Властный женский голос, прокатившийся над площадью подобно грому, прервал начавшего проповедь монаха на полуслове:
– Что ж вы творите, люди?
Крестьяне и рыцари, как один, обернулись на голос. Сухенькая маленькая старушка, опирающаяся на резной светлый посох, гордо подняв седую голову шла сквозь расступающуюся толпу.
– Вы с ума посходили?!
– Ликия, старая жрица Тиалиссы, обличающе указывала на монаха и храмовников.
– Они же смерть принесли.