Темные сказки Лайкарры
Шрифт:
– Мама!!!
Максимилиан даже не удивился, лишь покрепче прижимая к себе вырывающегося ребенка.
*****
– Мелкую дрянь туда же, - властно приказал монах, указывая на странного ребенка, которого держал один из рыцарей. Девочка кричала, страшно и по-звериному. Звала свою мать-ведьму.
– Нет, - голос Ульриха звучал спокойно и твердо.
– Что значит "нет"?!
– взвыл отец Фернан, теряя в один миг всю благостность.
– Выполнять приказ!
– Нет, - все с теми же интонациями
– Я доложу епископу, что вы...
– Это я доложу епископу, - наклонил седую голову Ульрих.
– Вы слишком усердствуете в своем рвении, отче. Мы не воюем с детьми, чьими бы они ни были.
– Да как вы смеете?!
– уже совсем не мелодично заорал монах
– Я смею. У меня приказ присматривать за вами. И я буду присматривать.
Монах скис и заткнулся. Спорить с приказами высших иерархов было так же бесполезно, как ситом воду черпать.
Ульрих удовлетворенно усмехнулся в усы. Ему не доставляло ни малейшего удовольствия носиться с этим карманным изувером, как с тухлым яйцом, и рыцарь искренне радовался любой возможности утереть ему нос. Да и зряшная жестокость старому воину не импонировала, он считал ее нецелесообразной.
Костер с сухим треском провалился, погребая под обломками двух умирающих ведьм, взметнулись к небу искры и горящие щепки. Крестьянская толпа все не расходилась и воины оцепления начали нервничать. Ульрих подошел к своему заместителю, молодому, но очень толковому рыцарю, с тихим лязгом дотронулся тяжелой латной перчаткой до наплечника воина:
– Максимилиан, уведи отсюда девочку. И проследи, чтобы оруженосцы подготовили лошадей. Мы уезжаем, - в глазах стрелка мелькнуло что-то, похожее на облегчение и благодарность. Он ослабил тетиву, привычным движением забросил за спину арбалет и поднял на руки девочку. Ребенок тихо скулил, как раненный зверек. По бледным впалым щечкам текли слезы. Макс унес малышку, а сам Ульрих занял его место в кругу оцепления, уперев в бока закованные в сталь руки и грозно оглядывая толпившихся поселян.
– Расходитесь, люди добрые, - голос Ульриха, способный перекрыть шум ожесточенной битвы, бьет по толпе не хуже плети.
– Не извольте беспокоится, сейчас, - непонятно откуда выскочивший староста услужливо залебезил, снизу вверх глядя на рослого рыцаря. Впрочем, стоило мужичку обернутся к своим "подчиненным", поведение его резко изменилось, в голосе прорезались командирские нотки: - Идите по домам! Представление окочено!
– мужик даже для наглядности потряс кулаком и попытался даже кого-то оттеснить, но был остановлен опустившейся на плечо ладонью в тяжелой латной рукавице.
– Представление?
– нехорошим голосом переспросил Ульрих.
Староста захлопал глазами.
– А как же ж иначе, господин?
– Так для тебя, значит, мы тут представление показываем? Для тебя, скотина, воины Господа шуты балаганные?
– разозлился воин, рефлекторно хватаясь за рукоять меча. Поселянин спал с лица.
– Нет, нет, господин. Вы не так поняли...
– мужичонка опасливо попятился.
– Мы просто рады, что вы ведьм извели...
– Рады?
– громыхнул как
– Рады они... Сами небось, твари, всю жизнь к ведьмам за помощью бегали, а теперь, как власть переменилась, чем им отплатили? Это ваша благодарность? Это ваша верность?
– Ведьмы зло... они нечистые... так учит Единый...
– совсем уж неразборчиво забормотал староста, отползая подальше от разозленного рыцаря, но тот услышал.
– Единому вы будете так же верны, как старым богам?
– заорал Ульрих, окончательно выходя из себя.
– Нет, господин, нет...
– Ах, нет! Да вы...
– что именно "вы" старый рыцарь так и не успел сказать. Неожиданно, одним отчаянно-резким движением метнулась к нему какая-то женщина из толпы. Будь здесь Максимилиан, он бы узнал молодую крестьянку с мертвыми глазами, но заместитель командора сейчас где-то на задворках у коновязи успокаивал рыдающую девочку. Женщина бешеной кошкой прыгнула на грудь Ульриху, сбивая его с ног. Старый воин не успел среагировать и простой кухонный нож, зажатый в хрупкой женской ладошке, по самую рукоять погрузился в его глазницу. Он умер мгновенно.
Рыча сквозь зубы, женщина ножом и ногтями полосовала лицо мертвого рыцаря. Глаза крестьянки были абсолютно безумными.
– Командора убили!
– заорал стоящий рядом воин и с проклятьем отбросил арбалет, хватаясь за меч. Отрубленная голова обезумевшей женщины, нелепо подпрыгивая, покатилась по утоптанной земле сельской площади.
– Ай, что творят, супостаты!!!
– заголосила какая-то дородная бабища и прянула назад, сбивая необъятным задом тщедушного мальчонку. Толпа ожила в одночасье, задвигалась, зашумела. Где-то началась давка. Шум и гвалт лавиной звуков накрыл маленькую площадь, в нем, как в вязком киселе, страшно и нелепо двигались люди, похожие сейчас на гротескных марионеток. Вытаращенные глаза, перекошенные, раскрытые в крике рты, судорожно мечущиеся руки... Окутанное липким покрывалом страха, многоногое и многорукое чудовище-толпа конвульсивно билось, со всех сторон стиснутое стенами домов с одной стороны и сталью клинков и доспехов - с другой. Второй заслон оказался более хрупким.
– Убийцы! Убийцы!
– взвивается к небу особенно громкий, истеричный вскрик, и бесцельно мечущееся человеческое чудище находит себе жертву. Испуганные, растерянные люди оборачиваются к тем, кто только что ужасал - и видят лишь кучку таких же как они людей, испуганно жмущихся друг к другу, неповоротливых и нелепых в стальных скорлупках доспехов. И толпу сотрясает многоголосый, низкий рев:
– Бей их!
Водоворот безумия захлестнул и понес десятки, сотни жизней, сминая и калеча. Из общего клубка тел и хаоса движений внимательный взгляд мог бы выхватить отдельные фрагменты: вот здоровенный сельский кузнец ударом пудового кулака опрокидывает одного из рыцарей, вот какой-то мелкий оруженосец хватается за меч, с истерическим смешком бьет в незащищенную шею растрепанную старуху, тянущую к нему скрюченные пальцы, вот бьется в истерике молодая женщина, прижимая к груди чью-то окровавленную голову... Мог бы. Только не было никого, кто мог бы отстраненно наблюдать за этой пляской смерти.