Темные тропы
Шрифт:
– Да.
– Ты же мог меня убить… – добавил он не очень уверенно.
– Не рассказывай мне сказки! Это едва не обернулось совершенно иначе!
– В самом деле, – согласился юноша, слабо улыбнувшись.
Буря, поднятая в его теле Хранителем, стихала. Капитан приблизился к нему и сжал его в своих объятиях:
– Я рад, что снова встретился с тобой. Януэль был смущен, но, уступая чувству, ответил на объятие и в свою очередь обнял за плечи своего старого учителя фехтования.
– Ну и манеры у тебя, однако!
– Малыш, – ответил он, отстраняясь, – я же должен был выяснить, хорошо
– Это Феникс…
– Догадываюсь. Вплоть до особого распоряжения, мне никогда еще не случалось так раскалить шпагу, чтобы сломать ее пополам! – расхохотался он. – Давай-ка пошли со мной. Все эти мелкие махинации меня чертовски высушили. И я должен кое-что с тобой обсудить.
– Эти молнии… в твоих глазах?
– В том числе и это. Но не раньше, чем я опрокину кружку пива, – сказал в заключение Сокол, увлекая его за собой.
Они устроились в скромном трактире, прилепившемся к городской стене. Одно-единственное помещение, где посетителей рассаживали вокруг больших низких столов из грубо обтесанного дерева, обложенных валиками в чехлах синего шелка, освещалось масляными лампами. Монахи-воины уселись поодаль, оставив Януэля с капитаном перед большими бокалами, наполненными пенной влагой.
– Это пиво, малыш, настоящий дар небес, – пригубив, прокомментировал Сокол.
Януэль не ответил. Капитан оживлял такие воспоминания, что ему не удавалось полностью отдаться ощущению реальности. Перед ним был один из редчайших мастеров фехтования, в котором он когда-то надеялся признать отца, и в его обществе, именно сейчас, перед внутренним взором Януэля предстал образ матери…
Он вообще не мог представить себе Сокола без нее. Прошлое возвращало их вместе, обнявшихся и счастливых, до того самого пасмурного дня, когда он их покинул без всякого объяснения. Охваченный приступом меланхолии, юноша надолго погрузился в молчание, с любопытством наблюдая за молниями, которые вспыхивали в глазах капитана. Последний допил свое пиво, вытер губы тыльной стороной кисти и улыбнулся:
– Я примкнул к ордену Пилигримов. Януэль кивнул.
– Как ты нашел меня? – холодно поинтересовался он.
– Это они тебя нашли. – Он указал на каладрийцев. – Не я.
– Зачем же было скрываться?
– Скрываться? – запротестовал капитан. – Я просто хотел убедиться, таков ли ты в самом деле, как мне рассказывали.
Януэль вздохнул и скрестил руки на груди. Он не притронулся к своему бокалу с пивом.
– Кто послал тебя, Сокол? Кто и почему?
– Ты очень изменился. Ты кажешься таким самоуверенным! – отозвался тот с иронической усмешкой.
– Ответь на мой вопрос. Лицо Сокола омрачилось.
– Ты забываешь, чем ты мне обязан…
– Нет, я ничего не забываю. Ни то, как ты обучал меня владеть оружием, ни то, как ты оставил мою мать однажды утром, даже не сказав ей «до свидания».
Сокол отвел глаза и проворчал:
– Ты был слишком мал, чтобы понять…
– А ты слишком стар, чтобы вести себя как мужчина, – хлестнул его фениксиец. Он поднес к губам свой бокал и сделал долгий глоток, прежде чем добавить: – Она бы тебя послушалась, капитан. В тот день ты совершил ужасную ошибку.
Сокол
– Здесь я с тобой согласен. Это была ошибка. Я испугался.
– Испугался чего?
– Ее противодействия. Испугался, что она не оставит мне шанса на то, чтобы…
– Стать ее мужем. Да, она подумала об этом, – прошептал Януэль.
Он снова отчетливо увидел свою мать в фургончике, как она, расплакавшись, упала на постель с осунувшимся лицом. В тот день она не произнесла ни слова и лишь время от времени выходила посидеть на крылечке, глядя вдаль и надеясь дождаться появления капитана.
– Мне лучше было уйти, – признался капитан почти неслышно.
– Что тебя заставляет так думать?
– Ты, Януэль. Черт бы меня побрал! – воскликнул он, ударив кулаком по столу. – Она была Матерью Волны, а я… заурядный учитель фехтования.
– Ты же не знал тогда об этом.
– К счастью…
– В таком случае зачем тебе было ее покидать? Сокол прикончил свой бокал одним глотком и знаком велел трактирщику повторить.
– Я был измучен, малыш. Я устал наблюдать, как в каждой битве погибают мои старые друзья, устал убивать, ходить строем, быть здесь и нигде, жить под грохот боевых барабанов… Я познакомился с членами ордена намного раньше, чем покинул твою мать, и долго отказывался стать одним из них. В ту ночь… бушевала гроза. Я видел молнии, их мощь… их сверкание. Я взглянул на твою мать и понял, что люблю ее больше всего на свете. Это правда, Януэль, я любил ее, но она… она была шлюхой.
Он произнес это последнее слово на выдохе, опустив глаза.
– И что же? – спросил Януэль с холодом металла в голосе.
– Не заставляй меня говорить об этом.
– Напротив, я хочу это услышать. Капитан пожал плечами:
– Ну хорошо. Суть в том, что… что я не мог забыть обо всех тех, кто переступал порог фургончика и кого так… приветливо принимала твоя мать.
– Ты должен был знать почему.
– В ту пору я не знал, кем она была, а это, поверь мне, совсем другое дело.
– Очень может быть.
– Это именно так, Януэль. Теперь я знаю, что дар ее тела был чем-то более важным, чем удовольствие, что она давала гораздо больше, чем просто объятия в старом фургончике. Понимаю, что я мог бы догадаться и увидеть, до какой степени навещавшие ее солдаты были счастливы. Понять, что она врачевала их страхи, что она старалась сделать для них менее мучительной мысль о том, что наутро им предстоит погибнуть на поле сражения. Я мог бы понять все это, но… в то время вообразить, чем она была в действительности и почему она кочевала по дорогам войны… Ты не можешь упрекать меня в том, что я не знал этой тайны. Она ни единым намеком не обмолвилась об этом. – Он поудобнее устроился на подушках и с улыбкой принял новый бокал из рук трактирщика. – Конечно, все это не оправдывает мой уход. По правде говоря, я думаю, что был не в силах забыть, чем она занималась. Мы встречались когда придется, в зависимости от военных действий, и с каждым годом наша связь становилась все крепче… Я понял, что настанет день, когда мы уже не сможем расстаться, когда я должен буду принять ее прошлое, чтобы жить рядом с ней. Я предпочел уйти. И за это я должен просить у тебя прощения.