Темные воды Тибра
Шрифт:
С Суллой воевать бесполезно. Переход Архелая не выглядел предательством. Ведь смешно осуждать человека, отходившего в сторону от катящейся с гор лавины.
Однажды, когда войска, ведомые Луцием Корнелием Суллой, вышли к Евфрату и загорелые лица римлян отразились в водах древней исторической реки, полководец долго и всерьез размышлял о том, а не продолжить ли поход, хотя перед ним лежали земли дружественного Парфянского царства. Пусть Помпей и Лукулл возятся с остатками митридатовых тварей, пусть загоняют в горы неразумного Тиграна, ему какое до всего этого дело? Он сейчас отдаст приказ своим саперам, и они начнут наводить переправу, и без всяких объяснений, без объявления войны его легионы пойдут дальше, пересекая царство за царством.
Солдаты не зададут ему вопросов: куда? Офицеры удивятся и подчинятся. Подчинятся, даже если он им скажет, что это самый короткий путь домой, в Италию. Да что, собственно, Рим!
Почему он должен так держаться за эту точку на карте? Ведь никто на свете не знает, как он мало связан с этим городом, с тем духом и смыслом, который этот город в себе хранит и лелеет – при помощи своих законов, звериных зрелищ, обжорства знати и наглых безумств черни.
Забавно: чем меньше он ощущал себя римлянином, тем с большей для него, Рима, пользой действовал. Пожалуй, он только однажды изменил этому правилу, повел себя как истый, старой закваски квирит, и это принесло отвратительные результаты.
Случилось это на берегу все того же Евфрата. Там должна была состояться встреча царя Каппадокии, римского полководца и посла парфянского владыки в лице его полубогоравного брата. Сулла явился на встречу с небольшим опозданием, когда высокие собеседники уже заняли свои места, он спокойно и решительно занял место между ними, что по всем представлениям – и восточным и западным – являлось как бы постановкой себя над другими. Да, он был римлянин, но просто высокопоставленный представитель своей страны, он унизил царя и царского брата, оставив их по правую и левую руку от себя.
Римские офицеры торжествовали, особенно те, в ком сохранился дух старой, сципионовской закалки, но результаты такое победоносное поведение принесло плачевные. Царь Каппадокии был свергнут – его обвинили в недостойном пресмыкательстве, и на трон взошел правитель, Риму откровенно враждебный. Посол парфянский был обезглавлен по тем же причинам, и великое Парфянское царство стало медленно, но неуклонно превращаться в противника Римской республики. И через какие-то два с половиной десятка лет в битве при Каррах «обиженные» парфяне полностью истребили римскую армию под началом Марка Красса.
…Солнце жгло немилосердно.
Истекающий кровью гладиатор все менее и менее ловко уворачивался от расчетливых, осторожных атак противника. Толпа орала и требовала последнего удара. Разгоряченные матроны свешивались через перила своих лож и вопили такое, отчего появлялись странные мысли о природе этой части рода человеческого. Видимо, мужчины просто вынуждены были в свое время взять на себя военное дело, поскольку могли вести его хоть в каких-то человеческих рамках. Можно представить, что случилось бы, сойдись две армии женщин!
В Беотии Сулле довелось видеть (и при этом уцелеть) процессию вакханок. Самую настоящую. Было принято считать, что традиция эта угасла. Ничуть не бывало.
По лунной дороге неслась, истерически танцуя, толпа обнаженных женщин с распущенными волосами, исцарапанными лицами. Местный юноша подкрался к процессии в надежде вырвать из нее, как потом выяснилось, свою возлюбленную. Но он был неосторожен, и вакханки заметили его, вернее сказать, возлюбленная его и выдала. Шесть десятков озверевших голых баб накинулись на козопаса, он пробовал отбиваться, а этого делать не стоило. Попадая в лапы силы, превосходящей твою безмерно, притворись мертвым, может быть, сила тобою побрезгует, может быть, что-то отвлечет ее слишком мощное и рассеянное внимание.
Козопас, рассчитывая на свою ловкость и умение быстро бегать, стал сопротивляться. Через короткое время от него осталась куча истерзанного воющего мяса. А возлюбленная собственноручно вырвала из его груди сердце…
Чем наши хуже? Или лучше?
Свесившиеся благородные матроны пытались дотянуться до топчущихся на окровавленном песке вооруженных мужчин своими когтистыми, как у грифов, лапами. И, право слово, их пальцы выглядели страшнее меча и трезубца. Растрепанные волосы свисали вниз и раскачивались, придавая зрелищу вид нестерпимо варварский.
– Что-то сегодня уж особенно все разгорячены, – проскрипел Карма.
– Ты просто постарел.
– Ты говоришь так, словно эти твари вызывают у тебя хоть какое-то сочувствие.
– Ты прав, сочувствия они у меня не вызывают. И вызвать не могут.
Само собой разумеется, он перепробовал всех сколько-нибудь привлекательных женщин Греции, Понтийского царства, Пергама, Лидии, Каппадокии, Сирии и Вифинии. И не из какой-то особой природной потребности. Просто в угоду создавшемуся в воображении его воинов образу. Что есть сила, что есть власть – для большинства людей, особенно людей с оружием в руках? Это возможность овладеть как можно большим количеством женщин. Вступая в какую-нибудь провинцию, полководец фактически брал в жены всех женщин, проживавших на ее землях. Разумеется, он обладал правом выбирать и не спать со всеми подряд. Но все равно, этих избранных должно быть много. Невзирая на солидный возраст и усталость, сопряженную с ведением воинских действий, командующий армией не имел права ограничиваться меньше чем тремя красавицами за ночь. Это было как бы свидетельством его воинской полноценности. Кто бросится в атаку по команде человека, которому женщина нужна всего лишь раз в неделю? Все женщины, доставляемые в палатку Луция Корнелия Суллы, величайшего полководца, прославленнейшего человека, считали своим долгом продемонстрировать искусство любви в полной мере, дабы не ударить в грязь лицом перед таким знатоком, каким слыл Сулла. Здоровьем Счастливый обладал прекрасным, мог пьянствовать неделями и неделями не пить, находясь на марше. Отчасти его репутация величайшего искусника и чудотворца в постели была оправданна, но в основном поддерживалась с помощью друзей, с которыми Сулла легко и охотно делился жрицами, царевнами, дочерьми племенных вождей или просто популярными в тех или иных местах шлюхами.
Интересно, что давнее увлечение Счастливого мальчиками ничуть не портило его репутацию; в те времена в этом никто не видел ничего предосудительного, и даже бывалые, покрытые рублеными шрамами, просоленные ветрами морские волки прибегали к услугам корабельных юнг. Хотя, безусловно, предпочитали общество опытных портовых проституток.
Большой опыт не всегда бывает положительным. Держа в своих объятиях женщин смуглых, бледных и черных, женщин истеричных и покладистых; женщин стыдливых, разыгрывающих стыдливость, бесстыдных и бесстыдность разыгрывающих; женщин молчаливых и вопящих; женщин высокого происхождения и дочерей нищих; красавиц и уродок; женщин одноногих, одноглазых и даже одногрудых; женщин, что-то от него желающих и искренне предлагающих ему все (что Сулле можно было предложить?); женщин, подосланных убить его, и женщин, готовых за него умереть, – он не то что никогда не был счастлив, он никогда не был взволнован…
Меченосец упал на колено. Боец с трезубцем не спешил добивать противника, это вполне могло быть уловкой. Силы, оставленные для последнего броска, всегда огромны.
– Нет, умрет, – пробормотал Карма, зевая.
Трезубец неуловимым движением коснулся шеи стоявшего на колене и отлетел. Меч, обязанный его отбить, опоздал.
Публика взвыла.
Начиналось самое интересное. Чтобы возбудить публику еще больше, трезубец еще несколько раз касался остриями своего нептуновского оружия облитой кровью кожи меченосца.