Темные воды
Шрифт:
— Господь с тобой, что ты говоришь! Как это, специально?! — вскинулась Люба, потом словно запнулась: — А может, они еще живы, может быть, их откачают? Что же это я врача сразу не вызвала? Позвонить надо скорее.
Она побежала вниз, в хозяйский кабине, к телефону, сняла трубку, ей ответила телефонистка коммутатора.
— Врача скорее сюда, хозяину плохо. Да я это, Люба из Замка.
Потом кинулась открывать входную дверь, дверь не открывалась, ключа не было. Старуха повернулась к Сашке, все еще стоявшей на лестнице.
— Ключа-то нет! Всегда в двери торчал! — она задыхалась от волнения.
— У Андреевича в кармане ключ, я видела, как он вчера его положил.
— В кармане? Должно быть, задумался, нечаянно,
Люба нашла ключ у хозяина в кармане брюк, открыла дверь и вышла на улицу, там и ждала врача. Сашка растерянно пошла наверх. Ее опять охватила слабость.
11
Через несколько минут прибежали охранники, дежурный врач из медпункта, опухший от вчерашнего застолья. Сидеть в пустом медпункте дачного поселка неимоверно скучно, а чем еще можно развлечься, не уходя с дежурства, — только водкой с начальником охраны… Пришли жители и гости соседних дач, все суетились, толкались, заглядывая в двери библиотеки, охали: «Допились…» Люба сквозь слезы подробно рассказывала всем о случившемся, несколько раз повторяя одно и то же: как приехали гости к хозяину, как они сидели в библиотеке, сколько выпили, как велели принести еще бутылку. Потом хозяин приказал ей убраться отсюда и до утра не показываться. Вьюшку она не трогала — в то время в камине еще было пламя, наоборот, подложила дровишек. А утром она пыталась разбудить их, почувствовала удушливый запах и открыла все двери и окна настежь. Все знали о грубости и хамстве хозяина, поэтому в словах кухарки никто не сомневался. О девочке Люба упомянула вскользь. Ей не хотелось о ней говорить, соседи и так знали о слабости Андреевича к молоденьким.
Приехала милиция. Вьюшку, бутылки, стаканы на всякий случай забрали в лабораторию проверить на отпечатки и состав жидкости. Покойников увезли на вскрытие. Следователь, здоровый, крепкий мужик, подробно расспросил Любу о прошлом вечере, о гостях, запротоколировал каждое ее слово.
— Да что вы плачете, он же ваш хозяин, не родственник?
Она всхлипнула:
— Так привыкла, столько лет здесь прожила… Говорил же мне Андреевич: «Следи за мной! Следи, чтоб не помер!» Не уследила…
— Зачем следить? Чего он боялся? — насторожился следователь.
— Да это я боялась, чтоб он не помер, сам на печень все жаловался, а все пил свой коньяк, каждый вечер с бутылкой… Я же его сколько раз просила: «Не пей, Андреевич, возраст-то уже какой! Что же ты делаешь со своей печенкой! Это молодым можно, а старикам-то уже грех столько пить!» А он и говорит: «Тебе, Любаня, без меня будет некуда деться, вот ты и следи за мной, чтоб я не помер… А то продадут наследнички мой Замок, и куда ты пойдешь? И мне без тебя уж никак, привык я к тебе… Так вместе тут и помрем с тобой».
— Вам и в самом деле некуда идти? Вы же здесь работали, а жили где?
— Да здесь и жила, к прежнему хозяину еще пришла, молодой совсем тогда еще была, так и осталась на всю жизнь… А родители мои как померли, брат продал наш дом. Так что теперь мне идти некуда… — она снова расплакалась.
Следователь потерял к ней интерес: кухарке явно не было никакого смысла желать смерти хозяину. Он поднялся к Сашке, вошел без стука, шлепнул на стол свою папку.
— Ну, рассказывай!
— Что? — испугалась Сашка.
— Что положено: фамилию, имя, отчество, кем доводятся погибшие, откуда, когда, насколько и зачем приехали. Да сядь, чего развалилась?
— Я же болею…
— А кухарка говорит, что вы вчера приехали, что же, тебя на носилках принесли?
— Нет, мне сегодня плохо стало, когда узнала, что случилось, — Сашка села на кровати.
— Какая нежная…
Он записал все ее данные, причем ему сильно не понравилось, что она не знает, где жил отец, куда они, собственно, ехали и зачем появились здесь.
— Да что ты мне тут дурочку строишь, не знаю да не знаю! Так не бывает! А ну-ка, выкладывай все! — смотрел на нее уже как на подозреваемую. — Или тебя в милицию отвезти? Там все всё рассказывают!
Следователь был такой напористый, крепкий, от усердия аж вспотел, расспрашивал злобно. Он не мог от негодования сидеть, вскочил, забегал вокруг стола, ему явно хотелось стукнуть ее, встряхнуть. Сашка уже боялась его, и от волнения ей сделалось хуже. Она сидела, покачиваясь, неотрывно следя за самоуверенным капитаном. Взгляд ее все темнел, она все так же пристально смотрела на следователя, когда внезапно увидела ореол вокруг его фигуры, жизненная энергия просто клубилась в такт его шагам и словам. Время от времени, когда он повышал голос, эти клубы вспухали и затем чуть-чуть опадали. Он подошел к окну и на минутку отвернулся от нее, загляделся на озеро. Потом вновь повернулся к девочке:
— Ну, живо, чего молчишь?!
Сашка вдруг стала задыхаться — клубы его агрессии окружили ее, воздух стал тягучим, тяжелым, она никак не могла вздохнуть.
— Ты чего? Что с тобой?! Хватит тут припадки изображать!
Но Сашка ничего не изображала, ей на самом деле нечем было дышать, она никак не могла сделать глоток воздуха, от этого человека шли такие густые, плотные волны, что невозможно было вдохнуть, они душили ее. Наконец ей это удалось: воздух был горько — сладким, тошнотворным, но ей пришлось дышать им. Туманные языки, исходящие от фигуры следователя, все тянулись и тянулись к ней. Она сделала один глоток, другой… Почувствовала, как ей становится легче, исчезло ощущение слабости, удушье прошло. Только во рту оставался тошнотворный вкус его злобы. А капитан снова отвернулся и, глядя в окно, все еще шумно возмущался ее неведением. Потом вновь сел к столу, записывал ее односложные ответы, и уже не вскакивал. Он не замечал странного напряжения, охватившего девочку, ее застывшего взгляда. Или относил это на счет своего мастерства, мол, запугал дурочку, сейчас расколется, выложит все?.. Но постепенно его охватывала слабость, подкатила дурнота. Что за черт? Отравился, что ли, чем? Уже без прежнего энтузиазма дал ей подписать протокол и вышел, в коридоре постоял, подумал и кинулся в туалет. У него всегда так: если слабость — так она во всем слабость, и в кишечнике тоже… В туалете он задержался надолго, слабость не проходила, вышел, покачиваясь, отдал распоряжения и сейчас же уехал.
На следующий день он не приезжал, отлеживался после отравления. А Сашка толком так и не поняла, что произошло во время допроса, решила, что у нее что-то со зрением было, но почувствовала себя гораздо лучше.
12
Кто-то позаботился сообщить о случившемся сыновьям Андреевича и его бывшей жене. Отправили телеграмму и матери погибших гостей — в куртках нашлись их паспорта. Милиция очень быстро выяснила, что они были прописаны в общежитии какого-то заводика в Астрахани. Созвонились. Комендант заявил, что эти люди уволились и пропали из виду несколько лет назад и ни родственников, ни друзей у них не осталось. То есть кроме матери, некому было сообщать.
Тетя Люба поднялась к Сашке. Ей хотелось поговорить, и она присела на стульчик у двери, начала рассказывать о хозяине, о красавице жене, первой. Давно она умерла. Это ее отец выстроил Замок, и принадлежит он вовсе не Андреевичу, а сыну от первой жены. Тому уж около тридцати, наверно, женат. А второй сын, от второй жены, Клавдии, которая моложе. Она жива и завтра приедет. Деловая женщина, преподает в вузе и еще директорствует в какой-то фирме. Это Люба слышала от хозяина, сама Клавдия здесь никогда не появлялась после развода. Но он говорил, что и сын ее уже богат. Могут же люди!.. Да что, им всем помогали деды: и деньги давали, и связями обеспечили, так говорил Андреевич. Он завидовал и своей жене, и сыновьям — тому, что у них дела пошли лучше, чем у него.