Темные воды
Шрифт:
С отворотами, заговорами, порчей всегда так: не знаешь точно, какой будет результат, поэтому пользоваться ими можно, если только не сильно беспокоишься о человеке; это все равно, что с завязанными глазами лупить молотом по разным емкостям: попал по стеклянной — разлетелась вдрызг, со звоном, по деревянной — только крякнула, да древесина чуть смялась, по жестянке ударь — сомнется, а по колоколу попадешь — запоет. Так что, если не жалко стеклянной посуды, то бей.
Лидию ослепила ненависть к невестке, она, дав зелье сыну, совершила непоправимую ошибку, но винила в этом Ольгу. Характер у Сергея был нестойкий, скорее глина, не металл, а мать его собрала всю силу — с Ольгой-то долго не получалось, злоба скопилась, — вот и шарахнула по нему. Отворот так подействовал на сына, что он перестал любить
Лидия терпеливо ждала, когда же зелье перестанет действовать, она верила, что ее мальчики снова станут прежними. Если бы не эта упрямая девчонка, ничего бы не случилось, только невестка виновна в том, что сыны так изменились.
С тех пор прошло семнадцать лет. Ее мальчики совсем отбились от рук. Удерживала она их только деньгами. Они возвращались, когда были совсем на мели, подавая ей надежду. Выгребали все, что у нее было, и опять исчезали, подогревая ее обиду на Ольгу. Лидия не простила ее, она даже мелких обид никому не прощала, а тут ком обид все рос и рос. Ничем не обоснованная неприязнь к невестке переросла в стойкую ненависть. Вот так и получилось, что она не только не смирилась с выбором сына, наоборот, ей все больше и больше хотелось отомстить невестке, время ее не вылечило. Это было в характере Лидии: годами ждать подходящего случая. Каждый раз, встречая Ольгу, она мысленно видела богатый дом, машину, которые Сергей мог бы получить в приданое, и то положение в обществе, которое мог бы ему обеспечить правильно выбранный тесть.
Возненавидела она и девочку, внучку, они с Ольгой для нее были неразделимы. Даже имя ей не нравилось, какое-то мужское — Сашка, не подходящее для девчонки, так Ольга назвала дочь, не спрося разрешения у свекрови. Лидия видеть не могла маленькую серую замухрышку, свою невестку, которая в последнее время казалась старше, чем свекровь, и ее длинноногую, нескладную девку, и в кого только уродилась такая?!
4
Когда Саше исполнилось одиннадцать лет, Лидия велела приходить к ней мыть пол два раза в неделю. Сашка ее боялась, старалась показываться на глаза реже, и ходить к ней в дом ей не хотелось, но бабка велела слушаться.
— Ты, дитятко, лучше сходи, помий, шоб зла на тэба меньше держала. Она, Лидушка, сама того не замечае, як смотрит на людей, так шо лучше ходы до нэю, мий полы. Тико як видишь ее, закрывайся от нее стеночкой стеклянной. Поняла?
— Нет… Как это, стеночкой?
— Та вроде того, шо вокруг стеклянная стеночка, як стаканчик — ты так соби придумай, у голове держи. Як увидишь Лидушку, так сразу — стеночку, шоб она не дотронулась.
— Ты же говорила, сглаза не бывает?
— Та кто его знае, шо оно бувае, а шо ни…
Сальмиха, хотя и предупредила о «стаканчике», тем не менее, как и раньше, продолжала частенько сбрызгиватьСашку наговоренной водой — от сглаза…
Как-то ночью, лежа с матерью в постели, Сашка пристала к ней с расспросами:
— А ты веришь в порчу и сглаз?
— Конечно, нет!
— Ну, ты же веришь, что наша баба лечит?
— Я верю в травы, в бабкины настойки, потому что многие фабричные лекарства, шампуни, крема делаются на основе трав. Вот травы она знает и умеет делать из них лекарства.
— Но диагноз она же ставит?
— Ну, диагноз… Всю жизнь этим занимается, научилась, наверное, по внешности определять, и никто не знает, сколько раз она ошиблась, а вот если правильно угадает, так все сразу восторгаются.
— Нет, она не по внешности диагноз ставит…
— Ну а сглаза точно не бывает, это только совпадения, случайности. У всех людей всегда чередуются неприятности и хорошие события, из этого и складывается жизнь. Так что не верь этой бабкиной болтовне. Сглазы, наговоры — выдумывает она… Сама мне раньше говорила, что никакой порчи наслать не может…
Говорить-то бабка говорила, а «стаканчиком» внучке велела накрываться… И Сашка, с тех пор как стала мыть полы в доме у Лидии, про «стаканчик» никогда не забывала, срослась с ним.
В доме у Лидии было так здорово: и комнаты у нее большие, и потолки высокие, не то что у бабки, и мебель красивая. Вот бы им с мамой жить в таком доме! Но жить к себе невестку с внучкой Лидия так никогда и не позвала.
И бабка, и Лидия считали что Сашке не достался их талант, да иначе и быть не могло: она ведь дочь тихони Оли. Что можно унаследовать от такой мамаши? Но девочке достались от бабки и злобной Лидии их способности, только она об этом и не подозревала, даже никогда не задумывалась. Сашкина мать знала, что Сальмиха никого не обманывает, деньги зря не берет, что действительно помогает людям, за это она ее уважала. Но то, что бабка видит больные органы человека без всяких УЗИ и рентгенов, — это казалось каким-то уродством, вроде волчьей пасти или шестого пальца, и она отрицала саму такую возможность. Ей больше нравилось считать это не особым даром, а согласно существовавшим тогда общепринятым взглядам, просто накопленным жизненным опытом: вот, мол, все подмечает по цвету кожи, глаз, по движениям и ставит диагноз. Короче, сверхъестественные способности бабки она категорически не признавала и убедила в этом дочку. И Сашка также не верила в такие чудеса, не задумываясь о том, что фактически не верит в свой же необычный, очень редкий, но вполне реальный дар: она никогда никому не говорила, что, как Сальмиха, умеет видеть человека изнутри. Спроси ее кто об этом, и она бы сказала: «Нет, я так не могу», — так ей внушили, что она бездарна. Но за годы детства, проведенного рядом со знахаркой, Сашка переняла невольно все ее знания, выучила рецепты.
В десятом классе она, по сути, работала наравне со старой знахаркой: и травы сама собирала (у Сальмихи уж спина не гнулась), и сушила, и растирала их, и смешивала — пропорции она тоже знала иль по наитию составляла сборы, иной раз сама и диагноз ставила, и лечение могла назначить.
— Ба, я сама смешаю, — говорила она, выходя следом за бабкой в дощатый чуланчик.
— А шо ты будешь мешать?
Сашка называла травы, брала по щепотке, а бабка следила, все ли она положила, верно ли соблюла пропорции. Иногда они спорили.
— Надо две щепотки, трава уже несвежая!
— Ну, делай, — соглашалась тогда Сальмиха.
Девочка видела, сколько платят больные, и ей становилось очень обидно, что никогда ничего из этих заработков бабка не дает Сашиной матери, что одеты они хуже всех в округе. Сальмиха о плате никому не говорила, но люди как-то быстро узнавали увеличивающиеся по мере инфляции расценки и платили примерно одинаково. Бабка крестилась:
— Ох-хо-хо, все суета сует, прости, Господи… — вздыхала она, а деньги проворно прятала в карман под фартуком.
И в одиннадцатом классе Сашка не выдержала, ее возмущало, что матери приходится так много работать, чтобы их прокормить, а бабка отдает все деньги Лидии и внукам, здоровым, ленивым мужикам, хотя работает с нею не Лидия и не мужики, а именно она, Сашка. И она перестала помогать бабке, из принципа. Отказ внучки Сальмиха приняла безропотно, сказала только:
— Не помогай, коли сможешь. Тилько ты теперь не сможешь без цэго, сама придешь до мэнэ. Ты така же, як и я.
Сашка не поняла, что бабка имеет в виду, но через полгода с ней стало происходить что-то необычное: время от времени ее стали окатывать горячие волны, жар поднимался снизу и доходил до самых кончиков пальцев рук. Руки после этого начинало покалывать, так бывало в детстве, когда пересидишь ногу или отлежишь руку — тысячи иголочек впиваются в онемевшую кисть. Иной раз «это» накатывало на нее во время урока. Если в классе становилось тихо, учитель стоял на одном месте у доски, а не расхаживал по классу, Сашка вдруг отключалась, переставала слышать монотонный рассказ и начинала видеть отклонения в организме учителя или какого-нибудь ученика. Ей подсознательно хотелось подойти, наложить руки на больное место и сбросить томивший ее жар, направить свою силу в нужную точку, помочь человеку.