Темные воды
Шрифт:
— Как вы себя теперь чувствуете, Фанни? Разве не грустно, что вам пришлось покинуть бал? Мама сказала, что вы почувствовали слабость.
Фанни проспала. Она с трудом приподнялась на подушках, чувствуя себя тяжелой и вялой.
— Спасибо, я чувствую себя лучше. Который час?
— Десять с небольшим. Мама сказала, что мы обе должны проспать все утро, но я не могла. Я вообще едва ли спала. Я до сих пор слышу скрипки. — Амелия начала вальсировать по комнате. — Разве все это было не великолепно? Кроме… — она начала слегка хмуриться, и Фанни задала вопрос,
— Кроме чего?
— Ну конечно! — Амелия решила пофилософствовать. — Это не из тех случаев, когда ничего нельзя исправить. Просто я ожидала, что меня поцелуют, я твердо решила, что это должно произойти. Но я как-то так и не смогла получить такую возможность. Вокруг было так много людей, все хотели потанцевать или поговорить со мной. Мама говорит, что я имела большой успех.
— А кто должен был поцеловать вас, не имело бы значения, лишь бы это великое событие произошло, так?
— Фанни! Как вы можете быть настолько глупой? О, я понимаю, вы, как обычно, дразните меня. Но, Фанни! — Амелия оказалась в состоянии забыть о себе на время, достаточное для сообщения новостей, которые и привели ее в комнату Фанни. — Что произошло между вами и мистером Барлоу вчера вечером?
Сердце Фанни на мгновение остановилось. Неожиданно она почувствовала резкую тревогу.
— Почему вы спрашиваете?
— Потому что он уехал! Он ушел пешком или его подвез кто-то из разъезжавшихся вчера вечером гостей, и он сел сегодня на ранний утренний поезд в Лондон.
Облегчение захлестнуло Фанни. Ничто не могло бы обрадовать ее больше этого.
Затем внезапно она вспомнила особенно самоуверенный вчерашний взгляд Джорджа, его слова «Фанни и я послали его укладывать вещи».
«Фанни и я..». Какое отношение имел ко всему этому Джордж?
— Но разве он не попрощался? — задыхаясь, спросила она. — И никто не знал, что он уезжает?
— О да, папа знал. Он сказал, что мистер Барлоу просил переслать ему багаж. Теперь, когда он перенес такое сильное разочарование — папа говорит, что он выразился именно так — он хотел только уехать как можно быстрее. Полагаю, никто не может упрекнуть беднягу. Фанни, вы были к нему слишком жестоки.
Если он сказал дяде Эдгару, что уезжает, то все в порядке. У нее не было причин для этих суеверных страхов. Она попыталась сосредоточится на том, что говорила Амелия.
— А вы хотели бы выйти замуж за человека, которого не любили бы?
— Нет, конечно, не хотела бы, — честно признала Амелия. — Я не упрекаю вас. И папа тоже.
— Разве?
— Ну, он считает, что вы упустили прекрасную возможность, но он решил простить вас.
Фанни вспомнила, как Хэмиш Барлоу тем странным, почти мертвым голосом, сказал: «Ваш дядя никогда не простит вам..».
— Папа самый добрый человек на свете, — сказала Амелия. — Вам не следует бояться, что он будет сердиться на вас.
Но разве он не рассердился бы действительно очень сильно, если бы леди Арабелла не встала на ее сторону? Причина, по которой старая леди сделала это, была теперь совершенно очевидна.
Таким образом, с одной стороны был Хэмиш Барлоу, а с другой Джордж. Всегда был Джордж, который, даже без помощи бабушки, мог добиться своего любыми средствами. Фанни подумала, что не хочет больше жить.
Дора принесла ей горячий шоколад, свежий хлеб и масло.
— Вот так, мисс, — сказала она, ее цветущее лицо было полно сочувствия. — Хозяйка сказала, что я должна отнести вам это, потому что вам нездоровится.
Вместо того, чтобы упрекать ее, они ее баловали. Фанни не могла ничего понять.
— Надеюсь, вы чувствуете себя лучше, мисс, хотя после этой ночи мы все нуждаемся в хорошем отдыхе. Только вообразите себе, даже павлин вышел из себя. Кричать в три часа ночи!
Фанни уже забыла то мгновение замораживающего ужаса. Теперь оно ожило в ее памяти.
— Вы тоже слышали его, Дора?
— Клянусь, что да, мисс. Ханна и Кук говорят, что я сошла с ума, с чего бы павлину не спать в такой час ночи. Но я слышала его так же ясно, как сейчас вижу дневной свет. Или это могла быть…
Неужели тогда было всего три часа? Что за странное время для павлина кричать. Кто-то из танцоров, должно быть, наткнулся на его насест и потревожил его.
Она только наполовину вслушивалась в то, что говорила Дора.
— Кто еще это мог быть, Дора?
— Ну, та… та, другая птица, мисс!
— В дымоходе! Произвести весь этот шум! Дора, не сходите с ума!
— Нет, мисс, — сказала Дора с облегчением. — Скорее всего, это был всего-навсего павлин. Уильям говорит, он стал капризным от старости.
Странно, но имя Хэмиша Барлоу больше почти не упоминалось. Дядя Эдгар только однажды упомянул об этом. Голос его при этом был необычно робким для него.
— Ваша тетя и я думали о вашем собственном благе, Фанни. Однако, если вы хотите остаться с нами, мы тоже согласны.
Что-то побудило ее спросить:
— Дядя Эдгар, вы видели, как мистер Барлоу уезжал? Он был очень расстроен?
Дядя Эдгар ущипнул ее за щеку.
— Маленькая проказница! Теперь слишком поздно беспокоиться, был ли он сильно расстроен или нет. Но он был, уверяю вас. Он был как будто в оцепенении, бедняга.
Возможно, молчание тети Луизы было более красноречиво. Очевидно, муж не велел ей бранить Фанни. Поэтому она ограничивалась тем, что принимала холодный и укоризненный вид всякий раз, когда появлялась Фанни. Но даже это отношение ей было трудно поддерживать, так как она была очень занята, приводя все в порядок после бала, который, но общему мнению, имел большой успех. Со всех сторон поступали приглашения, и казалось, что Амелия, наконец, сможет вести светскую жизнь, которой она так страстно желала. Когда в приглашениях появлялось имя Фанни, она просила принести за нее извинения. Она сказала, что хочет посвятить себя детям. Вскоре должны были начаться и занятия в классной комнате.