Темные времена
Шрифт:
За спиной Исэйаса были долгие вечера возле костра, тренировочные бой, улыбка Деа и смеющийся Хеса; вечно ворчащий Ролло и теплая, открытая Антхеа. За его спиной рвалось к небу пламя, поглотившее многие жизни, сгорали до серой золы надежды и стремления – и все это давало ему силу двигаться вперед, сопротивляться чудовищному натиску Иных.
Он протянул руку вперед и схватил Хеса за плечо, вытягивая его из цепких лап заклятия, и они оба опрокинулись на спину, будто потеряв опору. Охотник змеей прянул в сторону, подхватывая клинок, и взвился на ноги, готовый к бою. Амулет на груди выплеснул светом,
«Держись, Вечерняя Звезда, – доверчиво ткнулся в разум тихий знакомый голос, и Хес почти увидел, как темнеют от напряжения янтарные глаза Князя. – Я буду ждать, когда ты вернешься».
Добровольно отданная сила потоком хлынула в руки, звенящими хрустальными брызгами взвилась в воздух – и время застыло, скованное противостоянием. Охотник не стал ждать – бросился вперед, почти мгновенно оказался рядом с застывшем, как мошка в воске, Аенеасом, и был уже готов нанести удар, как тот хрипло выдохнул:
– Убьешь меня – и этот мир будет закрыт для тебя. Врата, что сейчас держаться лишь на моей жизни, захлопнутся, – он рассмеялся, и Хес понял – бывший Наблюдатель уже давно не дорожил собственной жизнью и сейчас лишь издевался над своим врагом, зная исход. – Ты готов уничтожить души спутников и свою собственную ради существования тех, кто превратил тебя в изгоя? Позволишь мне уйти – сможешь попытаться восстановить этот прогнивший насквозь мир.
Хес косо взглянул на Исэйаса и напряженного Ролло, стоящего поодаль – разрушенный зал, застывший в недвижимом мгновении, не выпустит их, не даст уйти. Темный, проклятые упрямцы!
Исэйас побледнел, но твердо кивнул головой, словно призывая охотника сделать то, что он должен; Ролло растянул разбитые губы в улыбке и одобрительно махнул рукой.
– Даже сейчас ты лжешь. Если твоя жизнь – это гарантия открытых Врат, – медленно произнес Хес, набираясь решимости, – то если я отпущу тебя, этот мир обречен, потому что пустота рано или поздно поглотит его. А Твари уничтожат еще раньше. Поэтому мой выбор очевиден, и мне жаль, что ты так и не сможешь понять, почему я так поступил.
Коротко свистнул клинок, вгрызаясь в плоть, и тело святого брата рассыпалось прахом. Хес легко ушел в сторону и единым движением полоснул по проявившейся чернильной фигуре, басовито и разъяренно взвывшей. Лезвие вспыхнуло лунным серебром, отражаясь в серых глазах, Тварь с тихим шипением истаяла, время вновь двинулось вперед, как сорвавшийся с места дух ветра.
Темная громада Обители вздрогнула, подалась вверх – и рухнула вниз, поднимая в воздух тучу пыли, камней и серо-стального пепла. Закрывающиеся Врата завертелись, рассыпая голубые искры, лучом света ударили по мрачной пелене, разрывая полог грязных облаков, и схлопнулись, роняя небеса на землю сплошной стеной радостно звенящего, чистого дождя.
На том месте, где некогда стояло Аббатство, полнилось хрустальной водой огромное озеро.
Эпилог
Сегодня в таверне было на удивление многолюдно. Здесь собрались все те немногие из охотников, кому удалось выжить, а простые жители не могли упустить шанса поглазеть на тех, кто смог вырвать их жизни из пастей пришлых Тварей. Десебел полагал, что причиной такого количества народу стал еще к тому же и один из сказителей-менестрелей, что всего за несколько дней прославился по всей Мерцуре. Глава поредевшей Гильдии прекрасно знал, кто скрывается под личиной смешливой рыжеволосой девушки и никак не мог взять в толк, почему фейри, известная под именем Леверн, осталась здесь, совсем рядом с людьми, а не исчезла вместе со своими сородичами, вновь ушедшими на свои территории.
После страшного, кровопролитного боя за Мерцуру Десебел преисполнился благодарности к тем, кого он всегда считал своим врагами: с их помощью небольшой отряд охотников смог добраться до столицы из Альфонзула за какие-то сутки, пройдя по самой грани этого мира – почти стершейся, полной разъяренных Иных, и фейри защищали людей как самих себя. Вышли они прямо у ворот белокаменного города – столкнувшись с крупным отрядом Неблагих, вынырнувших с иной Тропы, – разнесенных в щепки гигантскими Тварями, с которыми даже волшебному народу было сложно справиться, и они не считали потерь – просто рвались вперед, как обезумевшие, охваченные азартом сражения. Рожденные для схваток, они были воплощениями кровавого безумия, но в этот раз они бились на стороне людей. Самоотверженность и готовность погибнуть, но защитить то, что дорого – это давало каждому охотнику силу, а стремление уничтожить тех, кто угрожал этому миру – полнило мощью фейри, и только поэтому они – вместе – смогли продержаться.
До того, как три безумца где-то там, далеко, в самом сердце этого мира, сделали то, к чему так долго шли.
Враг был повержен, и Иные исчезли из этой реальности, безжалостно вышвырнутые за теперь крепкие Грани, бессильно выли в холодной, сосущей Пустоте, но более не могли причинить вреда.
– Самое лучшее место себе отхватил, – улыбнулся Неро, присаживаясь рядом с погруженным в свои мысли главой Гильдии.
– Да уж больно поет, мерзавка, хорошо, – фыркнул Десебел и пожал протянутую руку. – Не могу такого пропустить.
Темноволосый охотник откинулся на крепкую спинку простого деревянного стула и на мгновение замер, прикрыв глаза.
Люди, сидящие в просторной зале, затихли, когда девушка с необычным для них инструментом проскользнула в зал и смущенно улыбнулась, почувствовав на себе пристальные, выжидающие взгляды. Откинула за плечи пряди густых, медно-рыжих волос, в которые были вплетены белые ленты, и опустилась на небольшое возвышение.
Коснулась рукой струн, и в воздухе разлилась птичья трель – звонкая, переливчатая, перешедшая в тоскливый плач, а после – в звон дождя по молодой листве.
Звени и пой – струну иль тетиву
твоими пальцами ласкает дух тревоги.
Неважно, как –
во сне иль наяву
ты видишь полотно своей дороги.
Звени и пой.
Натянутая нить
пульсирует и бьётся в ритме рваном.
И в памяти уже не воскресить
тебе однажды нанесённой раны.
Звени и пой.
Пришёл и твой черёд
вплетать узор в петлю твоей дороги.
Твой недруг… он когда-нибудь умрёт.
Ну а друзей хранят покуда боги.[1]