Темный альянс
Шрифт:
А потом все изменилось.
Когда Клаус изогнулся до предела, когда дальше уже было некуда, и казалось, что он вот-вот упадет или переломится пополам, что-то случилось.
Клаус улыбнулся.
Клаус пошел в атаку.
Бонни видела, как напряглись мышцы Стефана, пытавшегося обороняться. Но Клаус, на губах которого играла зловещая улыбка, продолжал наступать. Он был похож на чертика, который выпрыгивает из табакерки, но только очень-очень медленно. Спокойно. Неумолимо. Улыбка становилась все шире и шире, и казалось, что она вот-вот разорвет его лицо пополам.
Улыбка
Кота, играющего с мышью.
Стефан стонал и напрягал все силы. Стиснув зубы, он пытался остановить натиск Клауса. Но Клаус и его палка двигались вперед, заставляя Стефана отступать, прижимая его к земле.
Улыбка не сходила с лица Клауса.
И вот Стефан уже лежит на спине, и его собственный шест упирается ему в горло под тяжестью копья Клауса. Клаус, сияя, смотрел на него сверху вниз.
— Мне надоело играть, малыш, — сказал он, выпрямляясь и отшвыривая в сторону свое копье. — Пришло время умирать.
Он выхватил копье из рук Стефана так легко, как будто отобрал его у ребенка. Одним взмахом запястья он переломил копье об колено, показывая, насколько он силен, насколько он был силен все это время. Как жестоко он играл со Стефаном.
Половину разломанного шеста он швырнул через плечо, заставив перелететь через всю поляну. А вторую половину вонзил в Стефана. Вонзил не заточенным концом, а противоположным, заканчивавшимся множеством острых обломков. Казалось, он опустил его без малейшего усилия, но Стефан закричал. Клаус повторял это движение снова и снова, и каждый раз из груди Стефана исторгался крик.
Рот Бонни открылся в беззвучном вопле.
Она никогда раньше не слышала, чтобы Стефан кричал от боли. И ей не надо было объяснять, какойдолжна была быть эта боль. Ей не надо было объяснять, что для Клауса был смертельным только белый ясень, а Стефана могло убить любое дерево. Что если Стефан еще не умер, то вот-вот умрет. Что Клаус, который уже занес руку, собирается покончить с ним последним мощным ударом. Клаус запрокинул голову к луне, и на его лице заиграла бесстыдная улыбка, в которой ясно читалось, что именноон любит больше всего и что его возбуждает. Убийство.
А Бонни не могла пошевелиться, не могла даже закричать. Все поплыло у нее перед глазами. Она ошибалась. Она не взрослая, она все еще была ребенком. Она не хотела видеть последний удар, но и отвернуться тоже не могла. Всего этого не должно было происходить, но это происходило. Происходило на самом деле.
На лице Клауса появилась улыбка, в которой не было ничего, кроме наслаждения. Поднятая палка в его руках начала опускаться.
Копье пролетело через всю поляну и поразило его в самую середину спины; оно застряло там и подрагивало, как огромная стрела. Папка выпала из разжавшихся пальцев Клауса, безумная улыбка исчезла с его лица. Секунду он стоял, раскинув руки, а потом обернулся. В его спине дрожало копье из белого ясеня.
Хотя перед глазами Бонни кружились серые пятна, она отчетливо услышала этот голос. Голос зазвенел, холодный, высокомерный и исполненный непоколебимой уверенности. Он произнес всего четыре слова, но они
— Отойди от моего брата.
15
Клаус завопил; этот вопль напомнил Бонни о древних хищниках, о саблезубых тиграх, о мамонтах. Одновременно с воплем из его рта вырвалась пена, а красивое лицо превратилось в искаженную яростью маску.
Он завел руку за спину, стараясь ухватиться за ясеневое копье и выдернуть его. Но оно вонзилось слишком глубоко. Бросок был сильным.
— Дамон, — прошептала Бонни.
Дамон стоял на краю поляны, между дубами. Она наблюдала, как он делает шаг в сторону Клауса, потом другой. Он шел упругой поступью хищника, готового убивать.
Он был в ярости. Одного взгляда на его лицо хватило бы, чтобы Бонни со всех ног пустилась наутек, но мышцы отказались ее слушаться. Никогда раньше ей не приходилось видеть такое яростное, едва сдерживаемое бешенство.
— Отойди… от моего… брата, — повторил он почти шепотом, не сводя глаз с Клауса, и сделал еще один шаг.
Клаус снова закричал, но его руки перестали лихорадочно ощупывать спину.
— Идиот! Нам незачем драться! Я же говорил тебе там, в доме! Каждый из нас может просто не замечать другого и идти своей дорогой!
Голос Дамона не стал громче:
— Отойди от моего брата…
Бонни чувствовала, что в нем растет Сила, мощная, как цунами. Он договорил так тихо, что Бонни пришлось напрячь слух, чтобы его расслышать:
— …пока я не вырвал у тебя сердце.
Наконец Бонни смогла пошевелиться и отпрянула на шаг.
— Я тебе говорил! — заорал Клаус, выплевывая пену. Дамон не обратил на его слова никакого внимания. Казалось, он видит перед собой только горло Клауса, только его грудь, где бьется сердце, которое он собрался вырвать.
Клаус подобрал свой уцелевший шест и ринулся на Дамона.
Несмотря на потерю крови, у светловолосого вампира явно осталось еще много сил. Он кинулся на Дамона так неожиданно и быстро, что увернуться было практически невозможно. Бонни увидела, как он занес над Дамоном копье, и невольно зажмурилась, но через секунду открыла глаза, услышав хлопанье крыльев.
Клаус проскочил то место, где только что был Дамон, а над ним парил черный ворон. Вниз медленно летело перышко, Бонни видела, как Клаус, не останавливаясь, пробежал через всю поляну и исчез в темноте.
Мертвая тишина воцарилась в лесу.
Оцепенение прошло, и Бонни сначала сделала несколько шагов, а потом стремглав помчалась к лежащему на земле Стефану. Он не открыл глаза, когда она подбежала, — видимо, был без сознания. Бонни опустилась рядом с ним на колени и ощутила, что все ее тело пронизывает мертвящий холод, как у человека, который долго находился в ледяной воде и наконец почувствовал первые признаки переохлаждения. Если бы не череда прежних потрясений этой ночи, Бонни с криком убежала бы прочь или забилась в истерике. Теперь же это был просто последний шажок к тому, чтобы соскользнуть за пределы реальности. В мир, которого не должно быть, но который все-таки существует.