Темный долг

Нейл Хлоя

Бальтазар призвал меня. Бальтазару, который стоял, улыбаясь сквозь прикрытые веки, удалось притянуть меня несмотря на мое очевидное нежелание, на мой ощутимый страх.

Предполагалось, что это не работает на мне.

Когда Мэллори вернула Этана к жизни, ее власть над ним ненадолго сохранилась. Она могла переливать через него свою магию, и он терпеть не мог такое насилие, ее присутствие в святыни его разума.

Теперь я понимала это чувство, потому что именно этим оно и было — насилием. Принуждая двигаться вперед, он лишил меня права и воли, способности сказать «нет».

Если

это был гламур, призыв вампира его Мастером, то как другие вампиры пережили это? Как они жили с этим навязыванием? Вторжением? Как это отличалось от того, что сделала Мэллори?

Я оглянулась, собираясь позвать на помощь и задаваясь вопросом, почему Этан, Малик и Люк не поднялись, чтобы остановить его, помочь мне.

Но они, казалось, застыли позади меня. Не потому, что Бальтазар остановил время, а потому, что я двигалась быстрее, с той же скоростью, которую Бальтазар продемонстрировал мгновением раньше.

Я боролась за контроль над собственным телом, собственным разумом. Я давно научилась держать блоки, чтобы уберегать мои обостренные вампирские чувства от подавляющих звуков, запахов и вкусов. Я пыталась опустить их, представляла, что они работают как тяжелые металлические ставни, создавая дамбу между моим разумом и накатывающими волнами его магии. Но это было все равно, что пытаться сдержать ураган зонтиком. Магия разлилась вокруг них, над ними, под ними и проскочила сквозь них, словно Левиафан [19] .

19

Левиафан («скрученный, свитый»; совр. значение — «кит») — морское чудовище, упоминаемое в Ветхом Завете. Иногда отождествляется с Сатаной.

И с Левиафаном проник импульс страсти и возбуждения настолько сильный, что было почти больно. Мое тело неожиданно наэлектризовалось, каждый нерв стал чувствительным и настроенным на Бальтазара — линию его шеи, ловкие пальцы, которые вертели глобус, манящие глаза.

Все это время Бальтазар продолжал улыбаться. Телепатические веревки, которые он использовал, чтобы тянуть меня вперед, натянулись, каждый спутанный шаг вел меня ближе к нему.

Я не могла вздохнуть, чтобы что-то сказать, и глазами умоляла его остановиться, освободить меня. Но страх, казалось, только распалил его, его возбуждение наполнило воздух запахом старой магии и практически всепоглощающими ароматами апельсина и корицы.

Его глаза заблестели живым серебром от возбуждения, Бальтазар с шипением обнажил клыки, острые как иглы кончики заблестели, когда он приготовился укусить, и протянул ко мне руку.

— Поцелуй для прекрасной женщины, — произнес он.

Чем ближе меня притягивало, тем больше исчезал остальной мир, пока он не стал единственным, что я могла видеть… и единственным, что меня беспокоило.

Серебро в его глазах кружило, словно водоворот, и он был похож на героя из готической поэмы, с черными волосами и кожей цвета свежих сливок, его губы заалели от вожделения… ко мне, только ко мне, потому что мы с ним были единственными в мире.

Он укусит меня. Он проколет кожу и вену и возьмет у меня кровь, и я никогда не захочу ничего другого. Мне никогда ничего больше будет не нужно, потому что он будет всем…

Его

рука сжала мое плечо и притянула меня ближе, мои глаза сомкнулись, поскольку его обнаженные клыки обещали одновременно удовольствие и боль, подарок вампира. Его губы отыскали мои, прижались…

— Arr^eter! [20]

Голос Этана прогремел по комнате ударной волной ярости. Внезапно он оказался рядом с нами, оттаскивая меня назад. Бальтазар вытянул себя из моего разума, разъединение оставило меня холодной и пустой. Без его поддерживающей магии пол устремился мне навстречу, словно меня на него бросили. Я приземлилась на колени со сногсшибательной силой. На меня нахлынула тошнота, когда мир закрутился, и я зажмуривала глаза до тех пор, пока не почувствовала, что карусель замедлилась.

20

Остановись (фр.)

Малик вдруг оказался рядом со мной.

— Я помогу тебе встать.

Я кивнула, не уверенная, смогу ли произнести слова, и Малик приобнял меня за талию, помогая встать на ноги. Мои колени задрожали, но я устояла.

— Я не дам тебе упасть, — тихо сказал он и повел меня к дивану подальше от потасовки.

Даже сейчас ужасающая часть меня не хотела уходить, не хотела отдаляться от Бальтазара, от удовольствия, которое он обещал.

Этан схватил его за грудки и впечатал в книжные полки с такой силой, что треснула древесина, и на пол посыпались книги и хрусталь.

Смех Бальтазара был холодным как лед.

— Может, в следующий раз ты подумаешь дважды, прежде чем поднимешь на меня руку, mon ami.

Голос Этана был холодным и резким, как и Бальтазара, и он снова впечатал его в сломанную древесину и разбитое стекло, чтобы подчеркнуть свои слова.

— Если ты снова ее тронешь, еще хоть раз подойдешь к ней, я разорву тебя на куски голыми руками, Мастер ты или нет.

Бальтазар просунул свои руки сквозь руки Этана, пытаясь освободиться от его хватки. Но Этаном двигали страх, любовь и ярость, и у него было преимущество.

Голос Бальтазара походил на шипение кобры.

— Тебе бы лучше отпустить меня.

— Тебе бы лучше вспомнить, где ты находишься. В моем Доме, в моем городе, в окружении моих людей.

— Твоих людей? — проговорил Бальтазар. — Я создал тебя, mon ami, и континенту не разорвать связь между нами. Они мои не меньше, чем твои.

— Ты неправильно понимаешь суть положения. — Удерживая Бальтазара одной рукой, Этан свободно рукой вытащил небольшой кинжал из кармана и приставил его к лицу Бальтазара.

— Они — мои люди, каждый из них, кровью и костями, разумом и душой. Предупреждаю тебя один раз, и только один, держись от них подальше. Я не то дитя, которое ты когда-то знал. Мои приоритеты изменились, равно как и моя готовность действовать.

Это было олицетворение Этана в его свирепости. Если и оставались какие-то сомнения в том, что вампиры — альфа-хищники, то бурлящая ярость в его глазах и сверкающие клыки стерли их.

— Сделай себе одолжение, — произнес Этан. — Уезжай из Чикаго сегодня же, и не оглядывайся назад.