Темный грех
Шрифт:
— Тогда пусть, блядь, говорят! — Я бросаю салфетку на свою тарелку и спешу за Зарой.
Ее комната находится на втором этаже, рядом с моей старой. Они соединены смежной дверью, и, поскольку я больше не провожу здесь время, я позволила Заре использовать мою детскую спальню в качестве швейной мастерской.
Зара сидит на краю кровати, сжимая в пальцах покрывало. Вокруг разбросаны журналы мод, эскизы и различные куски ткани. Я опираюсь плечом на дверную раму и смотрю на беспорядок.
— Моей комнаты недостаточно, да? — Я улыбаюсь, стараясь сохранить хорошее настроение. —
Зара только пожимает плечами, и кажется, что после этого ее плечи еще больше опускаются. Я вхожу в ее владения, стараясь изо всех сил не споткнуться и не сбить ни одной из швейных выкроек, которые она разложила на полу.
— Это выглядит потрясающе. — Я наклоняюсь и поднимаю эскиз, на котором изображено платье без рукавов с лифом, завязывающимся на шее. — Мне бы пригодилось платье для обеда с Тициано, если у тебя есть время.
Губы моей сестры мгновенно растягиваются в улыбке. Она спрыгивает с кровати и мечется по комнате, собирая рулетку и блокнот с кресла.
— Ты уверена в дизайне? — спрашивает она, доставая карандаш из-под кровати. — Я могу внести изменения, если хочешь.
— Никаких изменений. Все будет идеально. Как и все предметы одежды, которые ты для меня сшила.
Я провожу рукой по пышному рукаву ее белой блузки. Она рассказала мне, что этот фасон известен как "фонарь", когда материал расширяется к запястьям, а манжеты скреплены перламутровыми пуговицами. Воротник рубашки высокий и тугой, образуя большой бант на ее шее. Она такая талантливая.
Вскоре после убийства нашего брата у Зары появилось витилиго. Это началось с ее пальцев и запястий, но затем белые пятна появились на груди, ногах и руках. Примерно к тому времени, когда мама умерла, эта болезнь распространилась и на область вокруг глаз. Независимо от температуры на улице, Зара всегда носит одежду с высоким воротником и длинными рукавами, потому что ей не нравится, когда на нее смотрят. В прошлом году она пыталась замазать обесцвеченные участки лица тональным кремом, но кожа плохо его переносила. Тем не менее она продолжала менять марки, пробовать разные средства, пока у нее не появилась такая сыпь, что мне пришлось усадить ее и дать ей в руки зеркало. Она совершенно великолепна, и я старалась, чтобы она это увидела. В моей сестре нет ни одной некрасивой черты. Я хотела, чтобы она поняла это сама, чтобы осознала, что она красива и совершенна, такая, какая есть. Она мне не поверила, но, по крайней мере, перестала пользоваться тональным кремом.
— Как насчет лавандового шелка? — Зара спрашивает, обматывая рулетку вокруг моих бедер.
— Да, лаванда звучит здорово. — Я поднимаю руки, чтобы она могла измерить мой бюст. — Итак… Я познакомилась кое с кем в ветеринарной клинике на прошлой неделе.
Зара приподнимает бровь.
— Высокий. Достаточно высокий, я бы сказала. Потрясающее тело. Длинные черные волосы. Он, наверное, самый сексуальный мужчина, которого я когда-либо встречала.
— Он привел питомца на осмотр?
— Эм, не совсем. — Я смеюсь. — Скорее он сам оказался пациентом.
Я подробно рассказываю ей о своей встрече с незнакомцем,
Я все еще думаю о нем. Его грубый, надломленный голос. То, как он лежал на столе, совершенно неподвижный, пока я выковыривала пулю из его плоти. Пару лет назад одного из охранников моего отца застрелили прямо у наших ворот. Пока с бандитом, который был настолько глуп, чтобы сделать это, быстро разобрались наши охранники, раненого принесли в дом. Наш семейный врач приехал лечить его, и хотя я слышала, что мужчине дали обезболивающее, он все равно выл достаточно громко, чтобы я могла слышать его в своей комнате. Его, наверное, слышала все соседи.
Но самое большое впечатление на меня произвели глаза моего незнакомца. Такие красивые. Но такие пустые. В этих серебристых глазах не было ничего. Никакого страха перед смертью. Никакого беспокойства. Ничего. Глядя в них, я чувствовала себя так, словно смотрела на мертвую душу.
Когда я закончила рассказывать о нашей встрече, Зара пару мгновений просто смотрела на меня, а потом схватила за плечи и закричала мне в лицо.
— Ты что, совсем спятила, черт возьми?!
Я моргаю, глядя на нее. Зара никогда не ругается. И я не помню, когда в последний раз слышала, чтобы она повышала голос.
— Одна, — продолжает она, тряся меня за плечи. — Посреди ночи. Лечить огнестрельные раны у незнакомца?
— Послушай. Я знаю, что это было глупо, ясно? Но когда я увидела его в том переулке, просто уставившегося в темное небо, это напомнило мне почему-то меня. Я не могла просто оставить его там истекать кровью.
— Ты могла бы позвонить в 911.
— Я знаю. Но я этого не сделала. — Я вздыхаю. — Теперь это не имеет значения. Я все равно больше никогда его не увижу.
— Слава Богу! — Зара качает головой и идет к комоду.
Она опускается на пол и начинает рыться в стопке разноцветных тканей, наваленных справа. Слева есть еще одна стопка, но в ней все нейтральные цвета — бежевый, белый, коричневый и черный. Никаких ярких оттенков, никаких узоров. Из этих тканей она шьет себе одежду.
— У тебя достаточно этой лаванды, чтобы сделать что-нибудь и для тебя? — спрашиваю я. — Мы могли бы ходить в одинаковых нарядах, как в детстве.
Зара смотрит на большой сверток ткани, лежащий у нее на коленях, и нежно поглаживает розовато-лиловый шелк кончиками пальцев. Она бы прекрасно смотрелась в этом цвете, особенно в одном из дизайнов, которые я увидела на полу, — великолепном вечернем платье с V-образным вырезом с открытыми плечами и высоким разрезом вдоль ноги.
— Нет, — шепчет она и подходит ко мне, держа ткань в руках.
Она затягивает красивую ткань вокруг моей талии, чтобы посмотреть, как она будет струиться, затем проверяет свой эскиз, и, пока я смотрю на свою талантливую сестру, мое сердце в тысячный раз разрывается из-за нее. Мне бы хотелось, чтобы она видела себя моими глазами — красивой внутри и снаружи — и надела одно из удивительных платьев, которые она так любит создавать, вместо того чтобы делать их только для меня и наших друзей.